Юрий Шпаков - Здравствуйте, братья!

В бортовом журнале Роберт записал тогда несколько суровых и предельно лаконичных фраз. Вот они:

«923-й день по бортовому времени. При исполнении служебных обязанностей погибли четыре члена экипажа звездолета «Мирный»: граждане Советского Союза Алексей Сергеевич Нестеренко, командир корабля; Нина Ивановна Нестеренко, научный сотрудник; Валентина Павловна Ковалева, врач; гражданка Соединенных Штатов Мария Смит, научный сотрудник. Звездолет получил тяжелые повреждения: полностью разрушены главный двигатель, оранжерея, два нижних отсека, анабиозные камеры, центральный склад. Уничтожены обе разведывательные ракеты и все три вездехода. Возвращение на Землю невозможно. Причины катастрофы...».

О причинах я уже сказал достаточно. Добавлю только, что «Ульма», которая, как ни странно, осталась целехонькой, сделала поразительный вывод: взрыв был аннигиляционного характера! Маленький космический маячок оказался чудовищной бомбой, которая сработала, едва к ней приблизились люди. Ураган звездного огня коснулся борта нашего корабля, и произошел вторичный взрыв — горючего в четвертом отсеке.

Зачем, почему очутилась здесь эта зловещая приманка? Если бы она двигалась нам навстречу, можно было предположить, что неведомые обитатели планеты решили расправиться с чужаками и выслали свое оружие. Но об этом смешно и думать. Мы сами стали охотиться за проклятым шариком. К тому же по вычисленным параметрам его орбиты трудно сделать вывод о недавнем преднамеренном запуске. Скорее всего, эта штука крутится в пространстве не один год. Так кто же ее сделал?

Смит высказал было такое предположение: а не попали ли мы в антимир? Если и звезда, и планеты состоят из антивещества, то любая попытка контакта приведет к таким именно результатам: чудовищная вспышка, два эм цэ квадрат энергии... И скромный навигационный прибор, мирно летевший вдоль границы системы, стал для нас роковым, превратился в грозное оружие уничтожения...

Но «Ульма» отвергла эту гипотезу. Анализ межзвездной пыли, показания нейтринного излучателя — все говорит о том, что чужой мир развивался по тем же законам, что и наш. А кроме того, машина отрицает возможность существования высших форм цивилизации. Из четырех планет только на одной есть условия для жизни, но возраст ее на несколько миллионов лет меньше, чем у Земли. Если исходить из привычных аналогий, мы встретим одних лишь ящеров. И происхождение черного шарика, принесшего нам такую непоправимую беду, видимо, так и останется загадкой...

Да, выбирать не приходится. То, что движется сейчас в пространстве, звездолетом уже не назовешь. Остался жалкий, искалеченный обрубок, чудом сохранивший мозг, глаза и уши. Действуют, правда, и «ноги» — планетарные двигатели. Мы в состоянии добраться до любой из планет и совершить посадку. Но не больше. Снова нам никогда уже не взлететь.

Впрочем, подходит только одна планета — третья по счету, как и наша Земля. Две внутренние расположены слишком близко к центральному светилу, лишены атмосферы, и о жизни на них говорить не приходится. А внешняя — гигант, почти вдвое крупнее Юпитера. Так что выбор предопределен самой природой. Но пока мы мало что можем сказать о последнем своем пристанище. «Ульма» сообщила лишь основные данные: масса — 0,88 земной, период обращения вокруг звезды — 1 год 7 месяцев, плотная азотно-кислородная атмосфера. На поверхности возможны открытые водоемы, климат должен быть жарким, но подходящим для человека. А более подробные сведения получим через несколько дней, когда выйдем на круговую орбиту.

Мы можем до бесконечности гадать, как встретит нас планета, окажется ли она благосклонной к потерпевшим космическое кораблекрушение. Но одно несомненно: здесь нам суждено провести свои последние часы, и далекая Родина ничем не поможет. И винить в этом некого — законы природы не перепрыгнешь.

Я даже не знаю, зачем все это сейчас говорю. Конечно, не потому, что «надо перед кем-нибудь словами облегчить мне грудь». Кроме Роберта, никто из людей не услышит этих записей. Скорее всего им суждено просто рассыпаться в пыль от времени. Элементарная логика подсказывает такой именно вариант. Но где-то в тайниках души все-таки живет сумасшедшая надежда, дрему чая, исступленная вера в чудо. И перед ней бледнеют железные построения логики, выводы рассудка. Так уж устроен человек: дышу, — значит, надеюсь...

2. Вынужденная посадка

Первые дни после катастрофы они избегали друг друга. Каждому хотелось одиночества. Встречались лишь за столом, но говорили мало и неохотно. Их неотступно преследовали одни и те же мысли-о погибших друзьях.

— У меня такое чувство, — признался однажды Смит, — будто я в чем-то провинился. Будто остался в живых благодаря собственной трусости.

Больше в тот вечер он не произнес ни слова. Сидел, понурив лохматую голову, точно громадная нахохлившаяся птица. Борис заметил: несколько раз он украдкой доставал из кармана объемный портрет Марии, оцепенело смотрел на него, пока плечи не начинали вздрагивать...

Конечно, упрекать себя им было не в чем. Решение вылететь навстречу Черному Шарику принял командир, и он же приказал им оставаться в рубке. Дисциплина, самое главное в космическом полете, ничуть не была нарушена. Но сейчас оба упрямо думали, что у них была возможность изменить ход событий. Они могли убедить Алексея, что нельзя рисковать, что в неисследованной части космоса могут встретиться самые неожиданные опасности. Теперь им казалось: тогда приходили именно такие мысли, но почему-то так и остались невысказанными. И они жестоко корили себя за это.

Время они проводили по-разному. Борис много работал. Проверял уцелевшие системы, восстанавливал поврежденные. Надев скафандр, часами возился в разрушенных нижних отсеках, хотя проку в этом было немного. Роботы погибли, а без них там не обойтись. Уставал он так, что вечером почти без памяти валился на постель и быстро засыпал тревожным сном.

А Роберт откровенно бездельничал. Он вдруг пристрастился к фильмам. По иронии судьбы у них почти полностью погибли запасы горючего и ценнейшее оборудование, но зато уцелели все пять тысяч магнитных записей кинолент разных эпох и жанров. Но выбирал себе Смит далеко не лучшие. Чаще смотрел жестокие, оглушающие вестерны, где непрерывно хлопали выстрелы, мелькали кулаки, бешено мчались машины, лошади и люди. Он сидел перед экраном, массивный и неподвижный, в позе роденовского мыслителя, пощипывал рыжую бороду, которую начал отпускать после катастрофы. Эта борода особенно тревожила Бориса: прежде Роберт с завидной пунктуальностью брился утром и вечером.