Анатолий Карташкин - Фуга Баха в понедельник

Прямо посреди прибрежных сосен, на траве, стоял концертный рояль. На нем поблескивал старинный канделябр, в котором горели три свечи. Седой старик, похожий на Густава Эрнесакса, вдохновенно касался клавиш, и мощные волны фуги расходились над безлюдным берегом.

Я остановился.

Старик весь ушел и музыку. Он творил ее. Под его пальцами возникали торжественные аккорды, уходящие куда-то к небу. Быть может, это не вполне материалистично, но в тот момент Бах и бог слились для меня воедино, и я не видел в этом противоречия.

Вы помните, в фуге есть музыкальные фразы, восходящие вверх? Так вот, на самой вершине мелодии с солнечного неба вдруг пошел голубой дождь. Голубой дождь. Он хлынул сразу, без предупреждения, будто только и ждал этого момента.

Старик играл, а голубой дождь переливался струями и шумел. Но странное дело - это не был обычный дождь. Я имею в виду - это не был дождь из воды, потому что, коснувшись травы, он тут же исчезал без следа.

Потом дождь внезапно прекратился, и мелодия оборвалась.

А в остановившемся воздухе затикали часы.

Я взглянул на старика. Он продолжал играть! Его пальцы нажимали на клавиши, и он слегка покачивался, весь в музыке. А я слышал только тиканье часов. Тик-так, тик-так...

Потом я почувствовал, что рядом есть еще кто-то.

И повернул голову.

Улыбаясь, на меня смотрела женщина. Та самая, из телевизора. Она стояла совсем рядом, и я мог коснуться ее рукой... Вы знаете, я не отношусь к людям общительным, заговаривать с женщиной вот так, сразу, для меня не характерно, но здесь все произошло настолько буднично, настолько обычно, что я не помню, что же я ей сказал. Нет, кажется, она спросила. Или что-то сказала... Впрочем, это не так важно. Я почувствовал, что с этого мгновения мы стали существовать друг для друга. Может быть, это прозвучит высокопарно, но я хотел бы сказать - навсегда. Конечно, это затертое слово. Оно потеряло прежний выразительный смысл. Но лучшего слова я подобрать не могу.

- Я хочу посмотреть вашу планету, - произнесла она и снова улыбнулась.

- Нашу планету? - переспросил я. Мой вопрос, помню, прозвучал как во сне. По крайней мере, для меня. "Какую планету? - пронеслось у меня в голове. - Нашу?.. Планету?.."

- Или хотя бы эту местность, - сказала она, - потому что у меня мало времени.

А часы тикали. Где-то над головой. Тик-так...

Она взглянула на старика. Тот величаво кивнул и продолжал нажимать на клавиши, создавая беззвучную мелодию.

Мы подошли к морю, к самой воде. Волны, посверкивая под солнцем, выплескивались на темнеющий осенний песок. Невдалеке проносились чайки.

- Как вы называете этот простор? - спросила она.

- Балтика, - ответил я.

- Балтика, - повторила она, наклонилась, попробовала поймать ладонью волну, потом выпрямилась и стала вглядываться в глубину моря.

- Очень далеко отсюда, - заговорила она, - находится наша Галактика. Ее трудно заметить - она невелика по размерам. И тяготение в ней слабее, чем в остальном космосе. Многие наши поколения мечтали узнать, одиноки ли мы в этой безбрежности, но никто не мог пробиться в глубину нарастающего тяготения. Наконец нам удалось создать корабль с антигравитационным принципом полета, и мы проскользнули в пучины Вселенной. Оказалось, у нас есть братья по разуму. Но... Пока об этом известно лишь экипажу нашего корабля. Те же, кто отправил нас в полет, те, кто остался, не ведают этого. У них один удел - ждать. Ждать нашего возвращения. Ждать, не зная, вернемся мы или нет... Или - готовить новый корабль.

Над берегом разносилось негромкое тиканье, ритмично шуршали набегающие волны. Я молчал.

- Я родилась в звездолете, - вдруг сказала она и посмотрела на меня. Вновь ее глаза проникли к моему сердцу. А голос прозвучал печально: - И жизнь моя также окончится в звездолете. Бесконечным сном.

И все замерло. Только раздавался глухой стук часов, похожий на удары сердца.

Она посмотрела на море, на чаек, и взгляд ее остановился где-то у горизонта.

- Да, - произнесла она, - мы скользим внутри тяготения, но оно гнетет нас, оно тяжело и неумолимо. Мы очень быстро стареем... Мы стали космическими мотыльками-однодневками. Ваши два дня - это для нас год полета. Уже несколько поколений сменилось на борту нашего звездолета. Мы, летящие сейчас, помним их всех. Обязаны помнить. Кто-то должен вернуться домой и рассказать о них. И о нас...

Подул легкий ветер. Чайки с криком рванулись куда-то в сторону.

- Я хочу, чтобы ты знал это, - проговорила она. - Я хочу, чтобы ты рассказал о нас. Ты... - Она улыбнулась. - Ты - первый, кто мне очень понравился. И я верю тебе.

И тут... Я неожиданно обнял ее и поцеловал.

- Пойдем, - сказала она.

Мы ходили долго. Гуляли по берегу. Бродили около электричек. Я показал ей дом Саулитиса и сказал, что видел ее по телевизору.

- Где - здесь? - спросила она.

И мы вошли в дом.

Я сел перед телевизором, включил его и сказал:

- Сейчас. Чуть-чуть. Он должен нагреться.

Вдруг над моим плечом протянулась ее рука. Раздался щелчок.

Зарождающаяся на экране голубоватость свернулась в светящийся комочек и пропала. Я почувствовал ее ладонь на своей щеке. И услышал шепот:

- Не надо. Я все знаю.

Потом наступила тишина. Перестали звучать воздушные часы. Мы их не слышали - ни она, ни я. Ни она и ни я...

...Потом она говорила:

- Когда ты за работой, ты прекрасен. Уверен, спокоен, силен. Ты, наверное, хороший мастер?

- Откуда ты знаешь про работу? - спросил я, а она засмеялась:

- Как ты думаешь, почему вдруг остановился наш корабль? Впрочем, откуда тебе знать... Нас остановила музыка. Ваша земная музыка. Мы посланы нашей Галактикой и, встретив во Вселенной красоту, мы должны сохранить ее для ожидающих нас дома. Эта мелодия создала великую гармонию, а гармония всесильна. Ничто не может противостоять ей. Даже расстояния космоса. Никогда раньше я не слышала такой величественной музыки. Зазвучав, она пронизала мою душу. Я села за инструмент и стала воспроизводить ее. Я как бы стала ее эхом. Космическим эхом вашей земной мелодии... Тогда-то ты и увидел меня по телевизору. По-видимому, возник какой-то канал связи... А я увидела тебя. Ты копался вон в той штуке. - И она показала пальцем на магнитофон.

Он так и стоял на столе, я забыл убрать его...

- Оставайся здесь, - сказал я, и она смолкла.

- Нет, - услышал я. - Нас ждут там.

Голос ее прозвучал отчужденно. А у меня перехватило дыхание. Впервые я оказался лицом к лицу с безнадежностью. Впервые я понял, что это такое. Ощутил так близко, так ясно...

- А если я сам сыграю эту фугу? - Я буквально хватался за соломинку.

- Я бы хотела, чтобы ее играл ты, - сказала она.

И вдруг возникло тиканье.