Леонид Панасенко - Повесть о трех искушениях

В конце переулка Патрульный поскользнулся. Одна из книг упала в грязь. Он поднял ее, осторожно вытер полой плаща. Из-за косматых туч как раз выглянул сонный глаз луны, и Патрульный прочел название трактата. На обложке значилось: "О бесконечности Вселенной и мирах"...

По местному летосчислению наступило 17 февраля года 1600. Уже началось утро, когда процессия с Еретиком вышла из переулка Лучников на Кампо ди Фьори, площадь Цветов. Еретик не обращал внимания ни на огромную толпу, что уже собралась там, ни на зловещие факелы в руках откормленных монахов. Он ступал твердо, пытаясь во что бы то ни стало донести измученное тело до места казни. Он не вздрогнул, только подобие улыбки искривило лицо, когда дружно заголосили колокола.

Сырые дрова разгорались плохо. Они сначала просочились рыжим дымом, но ветер немного раздул костер, и тогда двое служителей еще подбросили хвороста.

...Они заметили друг друга издали. Казалось, уже ничто в мире не сможет разбудить в Еретике никаких чувств, тем более его любопытства, однако то, что он увидел на площади, насторожило его. Кружилась от дыма голова, нетерпеливая душа уже прощалась с телом, а он с каким-то непонятным ощущением тревоги жадно глядел на незнакомца, который быстро приближался к месту казни. "Что за одежда на нем? Странная, - подумал Еретик. - Люди уступают ему дорогу, но спроси их - почему? - и они не будут знать, что ответить..."

Патрульный стремительно шел сквозь толпу и видел лишь одно - смертельно усталые глаза гордого ноланца. Зеваки расступались перед ним, но он не обращал на это внимания: глаза Еретика жили высоко над толпой, и он был вынужден смотреть только вверх. Патрульный остановился и, заметив в этих глазах удивление, сделал успокоительный жест.

"Постарайся понять меня, человек, - мысленно обратился он к философу, и Еретик встрепенулся, будто его коснулся язык пламени. - Твой рот замкнут щипцами, но ведь именно ты допускал в своих трудах возможность непосредственных психических контактов, мысленного разговора. Слушай же меня. Успокойся и постарайся все понять".

"Кто ты?" - пронзила мозг Патрульного ответная мысль, скорей похожая на крик.

"Ты предвидел мое существование в своих книгах, когда писал об иных населенных мирах, о жизни среди звезд. Как я попал к вам? Это долго объяснять, а у нас так мало времени. Огонь все взрослеет. Слушай меня внимательно. Твой разум, ты сам необходимы этой планете, этой эпохе. Стадо быть, я спасу тебе жизнь..."

"Я предвидел... Тогда ты, конечно, не бог, которого я всю жизнь так или иначе отрицал. Дым слепит глаза. Не разговариваю ли я сам с собой, безумный?"

Еретик задыхался. Он раскрыл глаза и, убедившись, что незнакомец не исчез, будто привидение, закричал всем своим существом:

- Жить!

Слово это своим прекрасным смыслом воскресило в памяти муки сегодняшней ночи, последней ночи в камере: "Жить... Хоть бы еще раз увидеть среди бездонного неба громаду Везувия. Там осталась страна детства. Еще раз выпить из кувшина несколько глотков холодной и терпкой аспринии, и чтоб над головой сияли свечи каштанов..."

Опаляющее дыхание огня коснулось Еретика, и внезапная пронзительная боль отбросила жгучие видения. "Очищение огнем? Или просто сработал выверенный, как механизм, мозг?" - мелькнула насмешливая мысль, и уже равнодушно он поинтересовался:

"Как ты это сделаешь?"

"Стоит лишь небольшим усилием воли усыпить толпу. Все остальное не представляет большого труда", - ответил Патрульный и сделал шаг к костру.

Его остановил взгляд Еретика: осмысленный, мудрый и одновременно печальный.

"Не надо, чужеземец. Это будет только новое чудо, новая радость церковникам. Они сразу же начнут утверждать, что меня спас сам дьявол. Спасение получится сверхъестественным, а для меня это неприемлемо".

Он говорил что-то еще, но, пораженный отказом, Патрульный уже только подсознательно фиксировал мысли землянина.

"Их и так было слишком много - чудес, выдуманных церковниками. Я прошел свой путь, и это его логический конец. Я всегда предвидел, что дело кончится костром. Помнишь, я писал в своей книге..."

Пламя вдруг выплеснулось высоко и сильно. Патрульный, казалось, почувствовал, как острый всплеск чужой боли пронзил и его тело, затуманил сознание. Толпа заволновалась, стала тесниться поближе к костру. Кто-то пронзительно закричал:

- Огня, еще огня!..

"Что же это делается?! - гневно подумал Патрульный. - Что за страшный и алогичный мир? Нет, я все же наведу здесь порядок..."

Он напряг волю, чтобы одним ударом парализовать ограниченную психику людей, бросить их в глубоки" сон. И опять в последнее мгновение его остановила вспышка мысли философа: "Пусть будет так! Ибо им нужна жертва. Именно жертва, а не чудо. И если потом хотя бы один из этой бесноватой толпы задумается: "А за что все-таки сожгли Еретика из Нолы?" - уже это станет моей победой. А ты... Ты прости меня, чужеземец..."

Порыв ветра швырнул пламя вверх, сорвал с головы Еретика колпак шута. Огонь, казалось, взметнулся к самому небу.

За город Патрульный отправился пешком. Он шел, а ветер этой непонятной планеты успокаивал его, ласкал лицо, нашептывал: "Да, они сейчас убоги и темны. Но зато они молоды духом, революционным духом". Он так ни разу и не оглянулся на Рим, не глянул ни на одну из красот Вечного города.

В кабине Корабля Патрульный долго размышлял, листал книги земного философа. Потом наконец сформулировал мучившую его мысль и несколько раз повторил ее про себя, как бы испытывая на прочность: "Увы, у каждого мира своя логика. И чего стоит в данном случае наш галактический рационализм? Чего он стоит в сравнении с самопожертвованием Еретика, его мудростью?"

Патрульный достал из складок одежды кристалл видеофонозаписи казни Еретика, бережно положил его на пульт и проворчал, обращаясь к Кораблю:

- Сохрани. Пусть посмотрят потом будущие Патрульные на последних циклах учебы... Пусть узнают...

Перед тем как включить двигатели Корабля, он еще раз взглянул на корявые деревца по-весеннему голой опушки, на кристалл видеофонозаписи и невольно вздрогнул - ему показалось, что преломленный луч солнца вспыхнул в кристалле буйным всепоглощающим огнем.

СЕНТЯБРЬ - ЭТО НАВСЕГДА

"И пришел к тебе бог Солнца, и дал в жены дочь свою, а за что - тебе, раб недостойный, никогда не понять..."

Озорной лучик проколол желтизну листьев, коснулся лица. На ветвях, заглядывающих в распахнутое окно, светились другие лучики-паутинки. Они сонно двигались по саду, залетали в комнату. Да, седеет лето... Бартошин любил эту старую грушу. Что за сорт! В самом деле красавица - "лесная красавица". Плоды огромные, сочные... В ту далекую осень они, студенты, отъедались после войны хлебом и грушами. Хлеба понемножку, а груш сколько душа желает - душистых, слаще меда. Наверно, потому губы Марии были такими сладкими. Слаще меда... А в самом деле - за что? За что бог Солнца дал ему, демобилизованному лопоухому сержанту, Марию?