Николай Немытов - Старый добрый хлам
– Игорь!
– Ну, что Игорь, Игорь! – Он отбросил в сторону прутик, который терзал в руках. – Я знаю, что Игорь! Двадцать лет как Игорь.
– Ты же такие стихи читал… Ты же клялся на коленях…
– Ещё бы! Первая красавица курса обратила внимание на дохляка-филолога! И в колени грохнешься, чтобы своего добиться…
Лариса вскочила с места:
– Подонок!
Пощёчина зазвенела в левом ухе.
И хорошо, и правильно. Он надеялся, что это последний удар и спортсмены с физкультурного факультета, наконец, перестанут его колотить за Ларису. Но удар отозвался в груди, и Игорь прикусил нижнюю губу, чтобы не завыть, когда она уходила прочь.Новый год. Который? Разве вспомнить теперь. Однобокая ёлка в углу так завешана «дождиком» и шарами, что и не видно кривой макушки. Да и неважно это. Важны люди, весёлые шумные человеки. Они повсюду: на кухне, в зале за столом, в спальне. Квартира друзей, полная друзей. Игорь среди своих, и, кажется, все надежды всех сбудутся после двенадцатого удара курантов.
– Ждём-ждём! – весело кричит раскрасневшаяся хозяйка. – Они вот-вот должны подъехать! Игорёк! Шампанское в холодильнике!
– Будь сде! – бодро отвечает он и бежит на кухню.
Звонок в дверь. Радостные возгласы в прихожей – долгожданные гости пришли. Игорь выходит из кухни и быстро отступает назад.
Она! В сопровождении офицера, радостная и красивая. Сразу и не узнаешь, но он узнал. Словно молнией ударило от макушки до пят. Она!
Гостей провели в зал представлять. Многие её знают, многие помнят.
– Игорёк! Куда он подевался? Игорё-ок! Странно: шампанское на столе, а его и след простыл. Забыл, может, чего? А! Никуда не денется – вернётся.
Он не вернулся.– Полный бардак, – пробормотал Игорь Яковлевич, выходя из Райсобеса.
Бумаги, бумаги, бумаги, а пенсии второй месяц нет.
– Не беспокойтесь. Все деньги за два месяца получите сразу, – заверила женщина с серьёзным лицом.
– Ага. Как же, – ворчал Игорь Яковлевич. – Вот был бы сын «новым» русским – повертелись бы вы у меня.
Дверь следом за Игорем Яковлевичем резко распахнулась. Статный мужчина с седыми висками в распахнутом пальто широким шагом вышел на улицу.
– Безобразие! – Он нахлобучил на голову норковую шапку, накрутил на шею шарф.
– Стёпа!
Игорь Яковлевич узнал бы её из тысячи. Но что стало с той красавицей? Понятно, прошло много времени, русые волосы разменяны на серебро, упругая кожа лица покрылась морщинами, однако у неё старость была настолько болезненной, что Игорь стоял, словно поражённый молнией, не сводя глаз с женщины.
Ей было не до него.
– Что там, Стёпа?
– Что-что? Бардак!
Она попыталась коснуться локтя Степана, желая успокоить.
– Оставь меня, Лара! – Он одёрнул руку.
Она сжалась, словно в ожидании удара.
– Иди домой, – брезгливо поджав губы, сказал он.
Игорь Яковлевич прикусил нижнюю губу, чтобы не окликнуть, когда она медленно побрела прочь.– Эй, щенок! Ты что с человеком сделал? – Данилыч поднимался со своего креслица.
Ещё пять минут назад сосед спорил с пацаном, пытаясь всучить ему поэзию, а тут вдруг всё стихло. И на тебе: Яковлевич стоит, трясётся, словно его сейчас кондратий хватит, слёзы текут по лицу.
– Ах, ты ж гадёныш! – Данилыч стал выбираться из раскладного креслица.
– Не смей!
– Да ты чё, Яклич! Да он же тебя чуть ли не до инфаркта довёл!
– Не смей, – шипел букинист, бывший филолог. – А до чего ты довёл Ларочку? Помнишь? Там у Райсобеса, помнишь?
Данилыч опешил.
– Как… какого сабеса? Сбрендил, что ли?
– Паршивец, – наступал Яковлевич, сжимая кулаки. – Да ты её мизинчика не стоил! Да ты…Влад выключил запись. Что прикажете с этим делать?
– А соседка, Амалия Сергеевна?
Егор пожал плечами:
– Она лучшую подругу подставила, чтобы та, типа, не попала на первенство по стрельбе. Сломала велик, и та упала. Перелом позвонка. Амалия на измену, типа, не хотела, чтобы так серьёзно, но никому не сказала. Вот и стремалась всю жизнь.
– Откуда ты об этом узнал?
Егор задумчиво посмотрел на свои руки, словно решая какую-то проблему.
– Чё там узнавать. Она стала орать на меня, как все вы орёте. Я коснулся её руки, а проблемы ваши всегда первые по списку. Самые стрёмные – сверху.
Влад хотел включить запись. Зачем? Чтобы увидеть, как старуха орёт на его сына? Как она в юности сломала велосипед лучшей подруге? Как осела на скамейку, хватаясь за сердце?
Влад вспомнил недавний разговор с женой…Он вошёл в квартиру, радостно расставив руки.
– Карлсон прилетел! – закричала Светланка, выбегая из детской.
– В доме есть варенье или конфеты? – спросил Влад, подражая голосу известного мультипликационного героя.
– Нет! – радостно замотала головкой дочь. – Только колбаса! Жареная!
– Э-эх! С вами научишься есть всякую гадость! – Он подхватил Светланку на руки.
Людмила стояла у двери в детскую.
– Привет, милая!
– Здравствуй, дорогой!
Лёгкий поцелуй.
– Разве так целуют? – возразила Светланка.
– Опаньки! А как целуют? – удивился Влад.
– А вот как! – Дочь обняла его шею ручонками и стала целовать в щёки с громким чмоканьем.
– Стыдитесь, мама, и учитесь, – покорил жену Влад, спуская Светланку на пол.
– Да-а, – Люда приподняла брови. – Ну, так и быть. Смертельный номер!
Девочка поморщила носик, когда родители обнялись.
– Ну, хватит вам уже, – заныла она через минуту. – Давайте обедать уже.
– Устами младенца… – начал Влад, не выпуская жену из объятий.
– Твой желудок вопит громче, – улыбнулась Людмила. – Руки мыть и за стол. Команда: бегом!
Влад вновь подхватил дочь на руки и, посадив на плечи, заревел, изображая реактивный самолёт.
– Есть одна у лётчика мечта, – запела девочка.
Людмила лишь покачала головой, наблюдая семейный цирк.
– А где четвёртый член нашего экипажа? – спросил Влад, принимая из рук жены полотенце.
– Как всегда, – она неопределённо пожала плечами, – где-то.
Влад внимательно посмотрел на жену: смятение, растерянность, тень испуга. Когда он заговорил о сыне, Люда ответила спокойно без обыкновенного раздражения: «Ты же его отец! Поговори с ним!» Или: «Егор совсем отбился от рук! Меня абсолютно не слушает! Поговори со своим сыном!»
Были и другие варианты претензий. На все возмущения он отвечал обещаниями и заверениями, а назавтра вновь рейс, вновь полёт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});