Александр Бачило - Леcопарк

- Живой? - проскрипела Нинка, не останавливаясь.

Я не стал отвечать, но на всякий случай пошебуршал тряпьем. Черт ее знает, эту Нинку. Решит, что окочурился, да еще, чего доброго, толь оторвет. Гоняйся за ней потом на одной-то ноге...

Солнышко, однако, пригрело совсем по-летнему. Наверное, уж за полдень. Пожалуй, пора и мне выползать. Инвалида ноги кормят! Эх вы, ножки-ручки мои, позвоночки калечные! Что ж так ломит-то вас с утра, а особенно - под вечер? Кажется, будто вот повернешься сейчас неловко - и треснет тулово поперек и развалится на куски! Ох-хо-хо! Однако делать нечего, покряхтел, покряхтел - поднялся-таки, смотри ты! Выбрался на свет божий - хорошо, тепло! Прямо лето! И думать неохота, что скоро опять искать пристанища на холода, всю зиму трубу обнимать где-нибудь в подвале да хавку скудную с крысами делить... Эх, в котельную бы пристроиться, как в прошлом году! Да теперь уж не возьмут - слишком пооборвался, засинячил совсем...

Ишь ты, чего вспомнилось! Котельная! Про будущее свое забеспокоился! Вот ведь что делается с человеком на трезвую-то голову! Надо бы поскорей поправить это дело, да нечем, гадство. Ни копеечки за душой, и Нинка уж далеко вперед ушла. Всю Чебурашку по главной аллее соберет, разве ж угонишься за ней? Постой же, кобылища, я тебя с другой стороны обожму. Лесопарк у нас, слава Богу, пять километров на четыре - всегда найдется место подвигу!

На пруды пойти... В такую-то погоду наверняка народ ночью на берегу бухал, а значит, и тара кой-какая должна остаться. Сказано - сделано. Собрал свои мешки и двинул было бодро, только чувствую - хреново дело. Нога совсем отнялась, вроде не чувствует ничего, а наступать больно. Пока это я таким манером до прудов доковыляю! Да найду ли еще там чего? И до ларька оттуда не рукой подать - груженому-то... Не дай Бог еще Нинку встретишь. Она, паскуда, ведь и отнять может, у нее это просто... Короче, куда ни кинь - кругом блин. А деваться некуда. Выпить-то надо! Не век же тоской маяться...

Ладно, иду себе, а вернее сказать, шкандыбаю помаленьку, потому как не ходьба это, а горе одно - пыхтишь, пыхтишь, а все будто на том же месте. Сколько я так упирался, не скажу - не знаю. Может, полчаса, а может, и час. У меня это бывает - голова вроде кемарит, а ноги все идут. Потом очухаешься, а ты Уже черт-те где и устал как собака. Вот и в этот раз будто шнур из розетки выдернули, а потом опять воткнули - ничего не помню, только сердце колотится, в ушах звон, и нога как из расплавленного свинца ни поднять, ни наступить. Зато вот он - берег пруда, а вон и компания подходящая - девки еще туда-сюда, а пацаны - совсем косые, за траву хватаются, чтоб с земли не снесло. Если они, не сходя с места, до такого счастья дошли - сколько же у них тут тары должно было освободиться! Только б не побили, сволочи. Что за привычка у молодежи - бутылки бить? Никакой культуры!

А посудушка-то - вон она, сложена кучкой у догоревшего костерка, поблескивает на солнышке. Бутылок шесть, как не больше, одной только белой головки! А там еще, в траве, темным таким переливом - пивных чебурашек штуки три. Нет, больше! Я хоть и подслеповат стал, а пустую бутылку сердцем вижу. Только вот рядом, чуть не в костре головой, лежит-храпит туша здоровенный парняга - и одной рукой прямо так всю мою тару и облапил! Не дай бог проснется не вовремя - ведь убьет спросонья!

И точно. Как чуяло сердце! Я еще и полпути до костерка не проковылял, вижу - зашевелилась туша, голову от земли оторвала и одним глазом прямо в меня - зырк! А глаз-то похмельный, злой, морда мятая, к щеке бычок прилип. Ох, не в настроении человек - сразу видно! Но подхожу ближе, куда деваться?

- Извините, что побеспокоил вас, - завожу издали обычную песню, приятного отдыха!

Парняга руками в землю уперся, кряхтя, оттолкнул ее от себя и сел.

- Тебе чего, дед?

Это он мне. Уж не знаю отчего, но с этой весны все меня только дедом зовут. Вроде и бороденка-то толком не растет, а все им дед! Ну да мне это без разницы...

- У вас бутылочки не освободились? - спрашиваю. - Можно их дедушка заберет? Вот спасибо вам большое! Помогли инвалиду войны...

А сам наддаю, что есть силы, и мешок на ходу разворачиваю. Главное успеть, пока он клювом щелкает, рассовать бутылки по котомкам - и ходу!

Да куда уж там. Ногу так и рвет на части, будто кто ее зубами хватает, а до бутылочек-то еще ой-ей-ей как далеко!

Парняга хоть и во хмелю, а смекнул, чем душа моя терзается. Глаз у него стал веселый, задорный - хуже некуда. Берет он бутылку из кучи и мало не на середину пруда ее - бульк! У меня и вторая нога отнялась. Что ж это за люди, Господи?!

А туша посмеивается себе:

- Медленно телепаешься, дед! Сколько успеешь собрать - твои!

И вторую бутылку туда же - бульк!

- Смотри, - говорит, - мало осталось. Провошкаешься - нырять придется!

И бросает третью. А дружки его ржут впокатуху - аж девок забыли лапать.

- Жми, дед! - кричат. - Работай костылями!

Я жму, ножку приволакиваю, мешком размахиваю, пот вытираю, чтоб смешнее было. Не потому что совсем дурак - понимаю, конечно, торопись не торопись, а он всю кучу в пруд перекидает. Но это те шесть бутылок, что из-под водки. А пивных-то он в, траве не видит! Спиной к ним сидит! Вот на них-то, на последнюю мою надежду, я и нацелился.

Да не тут-то было. Только парняга мой размахнулся, чтобы последнюю беленькую в пруд закинуть, как его сзади кто-то за руку - хвать! Будто из-под земли вырос здоровенный мужик в драном плаще, волосня буйная, с проседью, борода не чесана.

- Спасибо, - говорит, - эту мыть не надо.

И кладет бутылку себе в авоську. А она, авоська-то, уж полна! Вся моя Чебурашка пивная там лежит, горлышко к горлышку - ничего в траве не осталось! Да когда ж он успел?! Откуда взялся?! Постой-ка... Да это не Стылый ли сам? С нами Крестная Сила! Куда ж меня нелегкая несет?! Бежать отсюда!

Я про бутылки и думать забыл, скоре назад, назад - да к лесу. Только с моей походкой шибко-то не разбежишься. Ползу как могу, забираю левее, где кусты поближе, а сам одним глазом - на Стылого. Ох, страшен! Глазами вскользь чиркнет - будто ножом полоснет! У нас в лесопарке про него такое рассказывают, что лучше и не вспоминать, особенно к ночи. Я хоть давненько с ним и не встречался, а сразу признал - он! И по людям видно. Вся пьяная компания разом будто протрезвела - сидят, притихли. Ждут, пока Стылый тару пересчитает.

- Маловато, - вдруг говорит он парняге. - Доставай остальные!

И тот, как на удава на него глядя, встает и без единого слова - бултых в пруд! В ботинках, во всем... Только круги по воде.

- Ну а вы чего расселись? - говорит Стылый остальной компании. Помогайте!

Меня аж передернуло, когда они в воду лезли - и парни, и девки, не раздеваясь, с шальными глазами... А погода-то не май месяц, заморозки по ночам, вода - лед! Но они, похоже, и не заметили. Забрались, взбаламутя весь пруд, по самую шею и - бульк, бульк, бульк - скрылись.