Дмитрий Гаврилов - Страшилка кота Баюна

* * *

"Едет Илья чистым полем, думу думает. Думу горькую о братьях своих. Скачет Бурушко широким раздольем. Молчалив в седле атаман сидит. Побывал он во всех Литвах, воевал Илья во всех Ордах. Был и в Киеве, граде стольном, потому пуста сума перемётная. Злато-яхонты роздал голи он, не оставил ни полтины, ни грошика. Лесом едет Муромец, головой поник, видит вдруг - пещера глубокая. А навстречу из пещеры той старик, волосатый, седой, высокий. И глаза его огнём горят. Не простым огнём, колдовским огнём. - Здравствуй, дедушка! - говорит Илья. Сходит он с коня - кладет поклон. - Да и ты не отрок, чай! - отвечает дед. - Здравствуй, Муромец, свет Иванович! Что не весел, коль мир поёт весне? Аль, устал от трудов своих бранных? Дивится богатырь и ему в ответ, далеко ли едет - сам не ведает: "Ай, лежит на сердце печаль - шесть горьких бед! Старость, видно, бредёт моим следом..." - Какова беда - такова тоска! - слышится ему. - Поделись кручиною, я горю помогу. - Не осилить нам, добрый человек, той великой заботы-кручины. Всей Руси святой не суметь вовек, ни отцам, ни сынам не по силам... Ты послушай-ка, старец ласковый, атамана Илью Муромца. Отчего гнетёт грусть меня тоска, отчего в душе люта стужа. Мы заставой стояли крепкою на краю степи половецкой, да коварной степи, да широкой степи, богатырское это место. Мне помощник - сам братец Добрынюшка, а ему Алёша Попович. Храбры молодцы наши дружинники, клятву верным скрепили словом: "Не пропустим ни пешего ворога, вору конному нет пути на Русь. Зверь рыскучий мимо не проскользнёт, сокол высь не пронзит незамеченным". Только видим - тучи за Сафат-рекой, сила нагнана неисчислимая, тьма несметная без конца, да края. Стали ратиться мы с неверными, биться начали с басурманами. Меж ними похаживать, мечами острыми помахивать. Где махнём - там станет улочка, отмахнёмся - переулочек. Говорит есаул мой Алёшенька, мол, река сия ему памятна, что здесь он с Тугарином справился. Хорошо, врага в степи много-множество. Станем бить мы его, не рыская. И рубили мы ту силу несметную, половецкую да поганую. И побили её, разметали в прах, посекли мечами булатными. Кто ж от желез ушел, все равно погиб, под копытами смерть принял лютую. И бежали прочь с Руси все её враги. Пусть спокойно живется русичам. А, побив войска, дали пир честной, дали резвым ноженькам роздыху. И мягка была Мать-Земля травой. Степь хмельным опьянила воздухом. И на день второй, несчастливый день, как свершили обедню к полуденю - рёк слова неумильные наш Лексей, и рекою клялся Смородиной: - А и сильны, могучи на Руси богатыри, - говорил Попович беспечно, - Неча нам опочив держать, словно лодыри... Подавай-ка нам силу нездешнюю! Мы с той силой, витязи, справимся! Только мокрое место останется. Я, хмельной дурак, не сдержал его. Надо б зыкнуть на братца меньшего. Лишь Добрыня пожурил легко. Остальные смолчали застенчиво. Вдруг откуда ни возьмись - повалила рать, грозна сила, молодецка стать! Как ударил Алёшка - двоих и нет, а где двое - стоят уж четверо. Бил Добрыня, мой крестовый брат, а взамен троих - уж шестеро. Изловчился я, да восьмерых рассёк - а их шестнадцать, и за ними полк. Вдвое прибыло, пуще прежнего. Тут мы дрогнули, испугалися, отступили ко горам да Сорочинским. Гришка первым шёл - и вдруг камнем встал, а за ним и брат-то молочный. Камнем члены свело, чуть коснулся гор, у Годенко и братца Алёшеньки. Мы с Добрынюшкой спина к спине, отбиваем несметные полчиша. Пятерых кладу, против двух его, а противников прибыло на трое. Ай, да весёлым был истуканом стал, наш Василь, кровь Буслаева. Пошатнулся я, оступился я, видя, смертушка какая обещана, да упасть не дал побрательничек, красным камнем застыл навечно. Тут взмолился я, и воскликнул я: - Ох, ты, Бурушко! Мой косматенький, выручай атамана ты старого, одинокого да усталого! Послужи мне верой-правдою, выноси из боя кровавого. И спешил тогда богатырский конь, добрый ратный товарищ мой преданный. Расступался воин рати той и пускал меня, зла не делая. И стоят с тех пор скалы гордые, муравеют зелены да пушисты мхи. Стороною обходят вороги - то не горы, богатыри. От того и на сердце камень, у меня у Ильи Иваныча. - Знать, худа у Муромца память! - отвечает высокий старче - Говорили тебе добры калики, перехожие-переброжие, говорили-приговаривали да наказывали: "Не ратайся ты, Илья, со Святогором! На одну ладонь тебя положит, и другою прихлопнет рукою. Да не спорь ты, Илья, с Волхом - Змеем Огненным! Коли силой не возьмёт - возьмёт напуском. Ты не ссорься, Илья, и с Микулою! Не иди на род Селянинов! Потому, не простой оратай он, а родня поднебесным владыкам". Не послушал совета ты доброго, а вступился за брата хвастливого. Не гордились бы силой немеренной, жили б долго себе, да счастливо. - Как прознал ты про речи заветные? С той поры уж минуло долгих тридцать лет, и еще три года, три лета. Сгинь, нечистый! - кричит Муромец, крест кладет богатырь праведный. А волхву тому ничего, будто того и надобно. И смеётся кудесник - лес эхом полнится, хохот филина в нём, да рёв медвежий слышится: - Мне ль не знать, Илья, Иванов сын, что пропали твои добры витязи?! Ты воды испил колодезной, а иначе б до волос седых жил бы сиднем. Чтоб убогие не лили горьки слёзы, лютый ворог скорей бы сгинул. Хоть поклоны клал Илья пред иконою, целовал христово распятие... Не забыл ты, что роду русскаго, роду вольного, не царьградского. На тебя, Илья, не держу я зла, но прогневал Микулу ты ярого. Его любит Мать Сыра Земля, что всегда тебе силу давала. От того стоят знатны витязи, обращённые в глыбы горные. И снуют в тех горах, и щекочут их хладны дети Стрибога проворные. Ты один ушёл, Илья Муромец, Святогоровым духом согретый. Осушил ты воды студеной корец - и с тобою милость Велеса. Говорит тогда верный богатырский конь, языком вещим да человеческим: "Ой прости-ка ты меня, хозяин мой. А послушай Владыку Леса. Я служил тебе верою-правдою, так внемли ты вещанью божьему". - Знать не знался со змеиными гадами, с пастухами лесными коровьими! Только вымолвил - тьма сгустилася. Объял Илью холод каменный. Тут и жизнь с ним тихо простилася. И окончилось наше предание".

* * *

Не успел Баюн сметанки лизнуть, как вставал Всеслав на ноги резвые, обращался к Хозяину, колдуну древнему: - Не сердись, Хозяин! Некогда мне штаны протирать. Уж день минул, уж второй на исходе. Пора мне в дорогу... - Отпустил бы ты его, отец? - просила Яга. - На погибель отпустить всегда успеется! - так хозяин молвил. - Рано вам с монголом ратиться. Ни за гривну пропадете. Обождать бы!?... - Не удержишь, муженёк, ясна сокола... - Цыц! Он ступал за мной след в след... То не всякий сумеет, а лишь избранный. - Но он служит христианскому богу! Видит Всеслав, снова мрачен колдун, здесь у него и охота что-то просить сама собой пропала. Кладёт он поклон земной Хозяину да Хозяюшке: - Исполать вам за хлеб да за соль! Спасибо и на добром слове! Не поминайте лихом! - Погодь прощаться! - отвечает Влас - Чтоб за тридевять земель скакать, хороший конь тебе надобен. Вышли они на крыльцо. Тут Яга как крикнет громким голосом, да как свистнет посвистом молодецким - откуда ни возьмись, летит скакун. Из ноздрей дым валит, грива пламенем горит. У Всеслава аж дыхание перехватило: - Ой, спасибо тебе, кудесник! - говорит. А Хозяин ему в ответ: - Будет твой он, молодец, если дашь зарок. Если клятву дашь при свидетелях. - Любую службу исполню, что велишь - всё сделаю. Не успел Всеслав это вымолвить - тишь спустилась с небес великая. Почернело кругом. Обезветрело. Хотел молодец перекреститься, да рука не поднялась - как плеть висит. - Земля и небо, огонь и вода, лес и поле - вот мои свидетели! Помни клятву свою! В срок я сам тебя найду, и тогда - не отрекись! - прогремел чей-то страшный голос, да так, что всё вокруг подхватило его грозный рокот, - Не отрекись! Тут сошла с крыльца Яга-Виевна, выносила ему кольчугу верную, подавала ему флягу бездонную, в ней вода всегда свежа да колодезна. Оседлал Всеслав коня того доброго, надел на себя ту одежду ратную, опоясал отцов меч, взял в руку копьё долгомерное, попрощался с Хозяином да с Хозяйкою, и поехал он в славный град Ростов да на землю суздальскую... Уж кому, как не мне знать, что хотел мой хозяин в награду. Я на той печи лежал, в том терему сметану лизал. По усам текло, да на пол не попало. Уберёг волшебный конь от монгольских стрел. Воротился живым добрый молодец. Только с некоторых пор в том роду честном младший сын всегда служит Волосу.