Александр Сальников - Землянин высшей пробы

Из темноты, тряся грудями и роняя на бегу опахало, появилась хвостатая женщина. Стараясь не глядеть на голого Стаса, она слегка приподняла его плечи и голову и подоткнула под них пару свернутых рулоном шкур.

— Итак, господин странник? — придвинул ближе ладонь Игорь. — Ваше имя?

— Станислав, — прочистил горло Стас и, борясь со страхом и гравитацией, протянул свою. На ощупь ладонь Вождя-ящерицы была сухой, шершавой и горячей.

— А индекс? — Игорь не отпускал руки.

— Какой, к чертям собачьим, индекс?! Что тут вообще происходит?! Где я? — хотел крикнуть Стас, но губы не слушались. Он лишь протяжно выдохнул.

Игорь разжал когтистые пальцы. Рука Стаса бессильно упала на покрытый шкурой топчан. Он закусил губу, отвернул голову и сквозь наворачивающиеся слезы уставился в зеленую брезентовую стену. Только теперь Стас понял, что находится внутри обыкновенной армейской палатки. Это слегка успокаивало.

— Вы очень слабы, Станислав. И обезвожены, — чуть помолчав, произнес Игорь. Призывно пощелкал пальцами и продолжил: — Вам не обязательно говорить. Успокойтесь. Зверолюди чтят Постулаты Неприкосновенности механистов, хоть и называют их Табу Старших братьев.

Вновь появилась зеленая женщина. На этот раз с пластиковой армейской плошкой.

— Пейте маленькими глотками, Станислав, — Игорь приложил желтый пластик к губам Стаса. — Это даст силы и поможет сосредоточиться. Ваши мысли скачут. Я не успеваю их понять.

От тягучей жидкости пахло корицей и кардамоном. Стас только сейчас понял, как сильно он мучается жаждой.

«Глупо опаивать. Меня сейчас живьем сожрать можно», — подумал Стас и приложился растрескавшимися губами. Густой отвар мятно холодил, щекотал ноздри ароматом. Стас покатал его на языке и сглотнул. Оставляя ментоловое послевкусие, влага скользнула по горлу и устремилась вниз, обдавая прохладой и свежестью пищевод. Стас сделал еще глоток и выдохнул. Бушевавшая в нем паника слегка поутихла.

«Где я?» — выбрал он первый вопрос.

— Я уже говорил — в Мурманской резервации, — не отнимая плошки от губ Стаса, ответил Игорь. — В России. В Европейском Содружестве. Географически? На северо-западе Евразийского континента. Да, на Земле. Да, которая в Солнечной системе. — Игорь помолчал, ожидая новых вопросов. Так и не дождавшись, он вдруг сказал: — Охотники из клана Рыб вытащили вас из железного кокона. Я думаю, это некий аппарат для путешествий. За всю свою долгую жизнь я не видел таких правильных тел, как у тебя, Станислав. И никто в восьми кланах не видел. Я думаю, ты не землянин. Ты пришел с неба.

Стас прислушался. Внутри него было как-то на удивление тихо. Как-то слишком спокойно. Мятно. Он сделал еще один глоток, побольше, и задал следующий вопрос.

— А это смотря по чьему календарю мерить, — принялся обстоятельно отвечать Игорь. — Если по всеобщему, то восемьдесят третий со дня Подавления Бунта.

— Мне бы от рождества Христова, — не к месту хохотнул Стас и вдруг понял, что сказал это вслух. — И что за Бунт? — слова, почуявшие свободу, вырывались изо рта. — Я землянин, кстати. Меня просто долго не было, видимо. Я космонавт. Бортинженер.

— Тише, тише, — Игорь промокнул куском тряпицы потный лоб Стаса. — Береги силы, космонавт-бортинженер, — словно младенцу, произнес он. Игорь мягко отнял у вцепившихся пальцев плошку с жидкостью, побеждающей страх. — Убери. Ему хватит. Отвару нацеди, сонного, — приказал Игорь возникшей из темноты женщине. — Да, и еще: скрижали принеси и фонарик. Лучше два.

Пока ждали хвостатую, Вождь-ящерица молчал. Пристально глядя на замершего с раскрытым ртом Стаса, он будто сканировал его тело, словно пытался запомнить мельчайшие детали. Кончик раздвоенного языка время от времени смачивал тонкие нити губ.

— От рождества — это считать надо, это мы завтра с утра, — Игорь наконец нарушил тишину, прерываемую до того лишь треском костра и шумным дыханием Стаса. — Зверолюдям ни к чему это. Да и механисты уже не все помнят. У них короткая память. Я думаю — от стыда.

— А у вас? — вдруг зачем-то спросил Стас.

— У нас не так, — улыбнулся Игорь и облизал губы. — Нам нечего стыдиться. Мы не участвовали в бойне. А чтобы не забывать прошлого, каждый вождь наносит знаки на свой хвост, прежде чем его сбросить. Так мы бережем память нашего народа.

В дальнем углу палатки зашуршал полог, и в круг света шагнула зеленая женщина. В руках она несла новую плошку и два фонаря. Перед собой же, почтительно, как реликвию — обвитую кончиком хвоста кипу треугольных пергаментов.

Игорь приладил фонарь на бечеву над головой Стаса. Включил свет. Вытряхнул из второго батарейки и сунул в рот. Сощурился, смачно прицокнул и только потом взял плошку и дал отпить Стасу. Жидкость была горькой и незнакомой на вкус.

— Ступай, — приказал Вождь-ящерица женщине, принимая пергаменты. Когда та вышла, он устроился у изголовья и подставил пачку треугольных листов под свет фонаря. Придвинул ближе, чтобы Стасу было видно каждую мелочь.

Стас вытаращился, даже тронул кончиками пальцев — длинные треугольные листы были тонкой выделанной кожей, сплошь покрытой татуировками.

Вождь еще раз прицокнул, сладко зажмурился и начал:

— Вот родословие зверочеловеков. В родословных списках записано их по родам их, их главам поколений, и места владений их и жительства их, все становища и зависящие от них селения. Вот Игорь, вождь ящеров, первый средь равных; вот Олег, царь рыбарей, — коготь Игоря тыкал в тотемные знаки на пергаменте. — Вот Роман, властитель волков; вот Дмитрий, повелитель медведей, вот…

Стас почувствовал, что веки его тяжелеют.

— Мне бы про бунт, — проскользнула ленивая мысль.

Игорь прицокнул. Замолчал. Длинные зеленые пальцы ворошили кипу листов.

— Гляди, — вытянул нужную шкурку Игорь. В верхнем остром углу треугольного листа пирамидой выстроились изображения: свекла, плод томата, клубень картофеля, колосок риса. — И напиталась земля ядом и плоды ее, и животные, что брали от плодов ее, преисполнились скверной. И пали многия бедствия и болезни на род человеческий, ибо исполнились и они скверной той же, что и земля и плоды ее и всякая тварь, что преломляла плоды ее. И перестала приносить земля и многие звери, и жены мужей человеческих перестали нести, ибо сухо было в чреве их, как и в земле. А те, кто приносил первенцев, ужасались вида их, ибо не были они более о двух руках и ногах, о двудесяти пальцах и двух зеницах. И убоялись они, и посыпали головы пеплом, и стон стоял до самых небес, но не пришло избавление.

Стас поразился, как тонко и реалистично нанесла игла одного из Вождей-ящериц ужасы прошлого: мужчины с искаженными горем лицами грозили кулаками небу, женщины сцеживали на землю молоко, рвали на себе волосы, качали на руках химерных младенцев. В свете мерцающего от отсыревших батареек фонаря казалось, что еще немного — и они начнут двигаться по высохшему зеленому пергаменту. По коже Стаса пробежал озноб.