Алексей Евтушенко - Умелец

Холодильники после его рук лучше холодили, телевизоры чётче показывали, а стиральные машины чище стирали. И при этом все они потребляли в несколько раз меньше электрического тока, чем прежде.

Самое смешное заключалось в том, что Аким и сам не знал, как это у него получается.

Однажды он так починил заезжему москвичу его старенькую «Тойоту», что пробег машины на одной заправке увеличился ровно в 2,3 раза.

Москвич потом дважды специально приезжал к Акиму и умолял перебраться к нему в столицу, чтобы организовать собственное дело.

– Это же миллионы долларов, как вы не понимаете!, – возбуждённо кричал он.

Аким только смеялся и отрицательно качал своей кудлатой головой.

– Понимаешь, – рассказывал он вечером Юре Агапкину, сидя с ним за любимым столиком в кафе «Берёзка», – я иногда не знаю сам, что делаю. Находит какое-то затмение – и все.

– Может, вдохновение? – попытался уточнить замредактора.

– Что я, затмения от вдохновения не отличу, по-твоему? – обижался Аким. – Нет, именно затмение. Вдохновение – это взлёт, предельное, так сказать, обострение всего твоего таланта, опыта и умения. Мозг при этом ясен, словно майский рассвет, и прекрасно осознает, что нужно делать руками в каждую следующую секунду. А тут… Я как бы вырубаюсь, понимаешь? То есть руки работают сами, без моего участия и, что хуже всего, по окончании работы я совершенно не понимаю и не помню, что и как именно этими руками делал.

– Запредельные нагрузки, – важно кивал головой Юра Агапкин. – Понятно.

– А?

– Ты говоришь, что в этих случаях как бы теряешь сознание, верно?

– Ну да. Ни черта потом не помню.

– Всё очень просто. Та часть мозга, которая ведает твоим сознанием, не выдерживает нагрузки, которую ему задаёт подсознание. Ведь подсознание, твоё гениальное подсознание, стремится сделать работу как можно лучше. И даже не просто лучше, а лучше на несколько порядков.

– Допустим. И что?

– Ну вот. А сознание такой нагрузки не выдерживает и отключается. Тогда подсознание берет твои руки в свои руки (каков каламбурчик, а?!) и доделывает начатую работу до конца. Само. Без всякого участия сознания. Сознание потом возвращается и с изумлением глядит на дело рук своих… то есть твоих… то есть… тьфу! – неважно. В общем, оно не в состоянии разобраться, каким именно образом сделало именно то, что сделало. Нечто подобное происходило с пьяницей-изобретателем Гэллегером из рассказов американского фантаста Генри Каттнера (жаль, что ты не читаешь книг, а то бы знал). Но это фантастика, а тут всё происходит в действительности. И потом, ты не изобретатель. Ты этот… как его… умелец, вот. Левша. Чёрт возьми, я давно хочу написать о тебе статью и отправить в какое-нибудь достойное центральное издание. В «Известия», например. «Гений из Семиглавска», а? Звучит!

– Я те напишу, – показывал другу пудовый кулак Аким.

– Слушай, Степаныч, – не унимался Агапкин, – а ты не замечал при каких именно обстоятельствах ты обычно впадаешь в это твоё затмение? Если вывести закономерность…

– Думал уже, – пожимал богатырскими плечами Аким. – Нет никакой закономерности. И с выпившим такое случалось, и с трезвым. И с утра, и вечером, и даже ночью. То несколько раз подряд бывает, а то месяцами отсутствует, как будто ушло вовсе. Думал, анализировал – ни черта не выходит. Правда в последнее время чаще случается, чем прежде.

– Медикам бы тебя показать. Учёным…

– Ага. Размечтался. Чтобы они, значит, облепили меня датчиками и обмотали проводами, а я сиди и чини, что дают, так? Нет уж, уволь.

Строго говоря, то, что временами происходило с Акимом Семёновичем Ковальчуком, с некоторой натяжкой можно было отнести к понятию «чудо», а чудеса, как известно, долго в тайне хранить невозможно – рано или поздно они становятся достоянием гласности. И Аким не стал тут исключением из правила.

Случилось так, что неподалёку от Семиглавска, по согласованию со своими правительствами, высокие военные чины России и Соединённых Штатов Америки решили провести совместные летние армейские учения в духе дружбы и сотрудничества двух держав.

Учения не очень большие по количеству участвующих солдат и офицеров обеих армий, но, так сказать, образцово-показательные, с привлечением новейших образцов техники и вооружения.

Такой суеты город Семиглавск не переживал с той самой поры, когда его в 1821, кажется, году посетил проездом государь-император Александр Первый, следуя куда-то по своим государевым делам.

Впрочем, кроме суеты, городу была принесена и определённая польза – в кратчайшие сроки областные власти заново заасфальтировали парочку центральных улиц, отремонтировали несколько наиболее ветхих исторических зданий, а также достроили гостиницу, отметившую к тому времени семнадцатилетие со дня закладки фундамента.

И вот учения, рассчитанные на неделю, начались.

Начались они в четверг, а через день, в субботу, Аким Ковальчук с Юрой Агапкиным сидели на берегу речки Тетеря, километрах в тридцати от города, и мирно удили рыбу, законно используя выходные дни для отдохновения души и тела. За их спинами раскинулось обширное колхозное поле, покрытое жёлтой стерней от недавно убранной пшеницы и с разбросанными там и сям стогами соломы. Прямо же перед ними, сразу на другом берегу Тетери рос густой смешанный лес. Где-то высоко в зените летнего жаркого неба пел жаворонок, да журчали мимо берегов чуть желтоватые от лёссовой почвы воды Тетери, – вот и все звуки, которые доносились до друзей в этот полуденный час.

И тут в голубой глубине неба на грани слышимости возник иной, посторонний звук.

Аким поднял голову и насторожился:

– Слышишь, Юра?

– Что?

– Гул какой-то в небе. И вроде как ближе становится…

– А… Так ведь учения в той стороне, забыл разве? – пожал плечами Агапкин, однако глаза от поплавка оторвал и тоже посмотрел в небо.

– Вот он! – вскинул руку Аким.

Это был самолёт. А точнее, английский реактивный истребитель «харриер» с вертикальным взлётом и посадкой.

«Харриер» приближался, буквально на глазах теряя скорость и высоту. За самолётом тянулся шлейф грязно-белого дыма.

– Ни фига себе! – открыл рот Юра Агапкин, всем своим нутром газетчика чуя сенсацию. – Неужели подбили?

Тем временем, не дотянув буквально пятидесяти метров до речки, английское чудо военной техники остановилось в воздухе, завертелось на месте, одновременно клюя то носом, то хвостом, издало отчаянный свист, подобно которому в этих краях не слыхано было со времён Соловья – Разбойника и, помедлив, рухнуло камнем с высоты десятка метров на жёсткую русскую землю.