Георгий Реймерс - Горючий Иван

- Бр-р!

Он зябко поежился, и подумал о том, как тепло ночевать в Зайсане, какая там хорошая столовая и клуб... Червяк сомнения сделал свое черное дело. Не оглядываясь на оставшуюся позади Самарку, Иван добавил газу и, выжимая из самолета все, на что он способен, пошел на Зайсан.

Пурга встретилась на подходе к озеру. Иван оглянулся назад, но возвращаться было поздно, там уже бушевала метель. С тоской думая о том, как придется лететь в снегопаде над тридцатикилометровой белой гладью замерзшего озера, Иван проклинал себя за то, что не сел в Самарке.

Постепенно низкая облачность начала прижимать самолет к земле. Ветер бешено мчался вдоль Зайсанской долины и трепал машину с такой силой, что отрывало от сиденья. На месте удерживали только привязные ремни. Видимость резко сократилась. Но самое скверное было впереди. Над озером самолет попал в беспросветную белую мглу. Не стало видно ни горизонта, ни земли. Начали возникать ложные ощущения. Ивану показалось, что самолет накреняется, задирает нос кверху и вот-вот упадет. В памяти мгновенно промелькнули все известные ему случаи, когда полеты в таких условиях оканчивались авариями. От этих мыслей по спине поползли мурашки, а во рту появился неприятный металлический привкус. Напряженно всматриваясь в приборы, Иван стал осторожно разворачивать самолет назад к берегу. Время тянулось бесконечно, но вот промелькнули прибрежные камыши, а за ними снова забелела заснеженная степь.

Лететь дальше было невозможно. Иван направил машину против ветра и, прижавшись поближе к камышам, убрал газ. Самолет тяжело плюхнулся на снег.

С трудом развернув машину хвостом против ветра, чтобы ее не опрокинуло бешеными порывами, Сидоркин с фельдъегерем забрались в кабину, закутались в самолетные чехлы и тесно прижались друг к другу.

Пурга разбушевалась не на шутку. Нечего было и думать о поисках населенных мест. Питаясь продуктами аварийного бортпайка, жестоко страдая от холода и ветра, бедняги с нетерпением ждали улучшения погоды.

Метель стихла только на вторую ночь. Расправив окоченевшее тело, Иван вылез из-под чехлов. Морозный воздух был совершенно неподвижен. Снег искрился под холодным, голубым сиянием луны. Невдалеке чернели камыши. После почти двухсуточного непрерывного воя пурги в ушах звенело, и тишина казалась какой-то необычной.

Первым делом Сидоркин разжег, к счастью, не забытую на этот раз, подогревательную лампу. Затем, немного обогревшись, разбил ящик, в котором хранился бортпаек и, действуя листами фанеры как лопатой, начал с помощью фельдъегеря откапывать занесенный до самых крыльев самолет.

К рассвету машина была освобождена от снега, а мотор подогрет. Но неудачи продолжали преследовать Ивана. Осматривая самолет, он увидел, что незакрепленные рули управления разболтало порывами ветра и тросы вытянулись настолько, что машина стала неуправляемой. Лететь было нельзя.

Чуть не плача от досады, Иван объяснил положение товарищу по несчастью. Опытный, много раз летавший нарочным, Каримжанов отнесся к неприятному сообщению с чисто восточной невозмутимостью. Он резонно рассудил, что если нельзя лететь и нельзя идти искать аул, потому что его близко нет, а по глубокому снегу далеко не уйдешь, то нужно сидеть и ждать. Пища и огонь пока есть, о чем же горевать! Поджав под себя ноги, он уселся и затянул однообразную песенку. По казахскому обычаю Каримжанов пел, что придет в голову: как они сидят в степи, как их будут искать и потом найдут. В том, что их найдут, он нисколько не сомневался и поэтому чувствовал себя совсем неплохо.

Но не таков был Иван. Он не мог больше ждать и решил рулить по льду через озеро на Тополев Мыс.

Утром удивленные жители рыболовецкого поселка увидели на озере самолет. Он медленно приближался, оставляя за собой длинный хвост черного дыма. Около крайних домиков самолет остановился. Перегревшийся мотор долго чихал, не желая выключаться.

В правлении колхоза, усевшись против пылающей печки, Иван вплотную придвинул обутые в унты ноги к раскрытой дверце и с наслаждением отогревал свое окоченевшее за двое суток тело.

Рыбаки, попыхивая цигарками, слушали его рассказ о перенесенных за этот полет передрягах.

- Ты бы, парень, убрал ноги подальше от огня, - посоветовал старый рыбак. - Погляди-ка, твоя обувка уже подгорает!

- Ничего, пусть сохнет. Это пар идет, - ответил Иван.

Однако через несколько минут он быстро вскочил и, заорав благим матом, повалился на пол, размахивая дымящимися унтами.

Прилетевший вскоре командир застал Ивана в медпункте на кушетке, с перебинтованными ногами. Вид у него был самый разнесчастный. Морщась от боли, горемыка кое-как объяснил все, что с ним произошло.

- Что же с ва-ами делать, Сидоркин? - неодобрительно покачал головой командир. - Ва-аш полет - сплошное нарушение на-аставлений. Вместо того, чтобы сесть в Са-амарке, вы лезли в снегопад до тех пор, пока не упали на берег, а потом рулили без всякой к тому необходимости и за-агнали мотор. За это вас следует снять с летной ра-аботы.

Тяжело вздохнув, командир замолчал. Потом взглянул на забинтованные ноги Ивана и улыбнулся.

- Вы, Сидоркин, везде ухитряетесь гореть, - проговорил он. - На сей раз это вас даже выручает - постра-адавшему делают снисхождение. Но впредь учтите: если не возьметесь за ум - погорите уже окончательно.