Андрей Акаемов - Второе Пришествие Тараканов

— Значит так, — сказал Китыч, — Такое дело, Сема. Ященко Александр Юрьевич из тюрьмы выходит через неделю. Так вот, выйти он из нее не должен. Или, в крайнем случае ненадолго.

— А где тюрьма?

— Да не тюрьма, зона, кирпичка там у нас, кстати, контакты.

— Более простые народные средства пробовали? — спросил Леваневский.

— Пробовали, — ответил Кит, — Считай, что лимит народных средств исчерпан.

— Кто?

— Вот папочка, почитаешь. Если лень, или разучился, сообщаю: инженеришко перезадрипанованный.

— И ничего больше?

— И ничего больше.

— ?

— Знаешь, какой-то такой странный, нервный, и такой, знаешь, мстительный.

— Родичи встречать будут?

— Надеюсь, некому.

— А нельзя организовать так, чтобы он вышел ну чуть-чуть пораньше?

— Можно, но я этого делать не буду. Попробуй сначала все-таки достать его там. А если не выйдет, и он выйдет…ну не мне тебя учить.

Леваневский и не пытался сделать что-то там. Делать там — значит работать с людьми, которые от тебя не зависят, и на которых нельзя ни матом, ни компроматом, а это Леваневский делать не любил и не умел, и никогда не приветствовал и не делал. Мужичонка, с пугалкой он рассчитал установить на чердаке прямо напротив ворот. Стрелец был низенький, лысый и в возрасте, и когда надевал очки, становился окончательно похож на смесь управдома и бухгалтера (наверное, все-таки управдома и бухгалтерши). От управдома он никогда не бегал, а от бухгалтерши никогда и никуда не спешил. Личность у него была настолько неприметная, что когда Леваневский вызвал его для вводных в дело, он его заметил только минут через 10 после того, как тот зашел к нему, Леваневскому, в кабинет.

— Машина? — спросил Леваневский.

— Чем хуже, тем лучше, — ответил «Бухгалтер», — И желательно такая, чтобы не жалко было бросить предпочтительно немаркого цвета серую. Но шофер нужен грамотный.

— Глушак, телефон, пейджер? — спросил Леваневский.

— Ничего не надо, но винтовочку я оставлю на месте.

Операцию спланировали по минутам, если не по секундам. Ночью обработали чердак. Там все подготовили. «Винтовочка» представляла собой стабильную бердану, в которую был вставлен 7-миллимитровый ствол. Проблема была только в том, когда этот самый «инженер» выйдет. Просигналить о его выходе решили все-таки специальным устройством. В таком деле, чем меньше выкрутасов, тем лучше. Сценарий был простой. Гробылев, лично знакомый с «объектом», сидит с биноклем, штативом и прочими прибамбахами в доме напротив. Объект выходит, после чего Гроб нажимает на кныпочку, и сигнал идет Леваневскому и Бухгалтеру. Бухгалтер делает свое ответственное и не очень сухое дело и смывается на машине, которую подгоняет Федя-мускул. Леваневский лично контролирует дело, не выходя, впрочем, из своего кабинета. Накладка может быть только в том случае, если «объект» в этот день не выйдет. Так оно и произошло.

Разузнать, в чем дело, поручили Гробылеву. Ему дали полномочия от родственников и несколько зеленых бумажек на тот случай, если с ним не захотят разговаривать. Но с ним захотели разговаривать, и излишне даже поспешно, и его историю о родственниках сразу проверили. Но тут, надо сказать, все было чисто. Потом Гробылева просили прийти в какое-то время в какое-то место. Выяснилось следующее: «объект» действительно должен был выйти двадцатого, но он пожаловался на боль в животе и скрылся в санчасть. А в ночь с двадцатого на двадцать первое попросту наинахальнейшим образом удрал. Учитывая, что справка об освобождении была у него на руках, дело решили излишне не рекламировать. Гробылев, надо сказать, еле отбрехался. Леваневский лично полез на чердак давать отбой Бухгалтеру. Потому как место знал только он Бухгалтер и так там уже излишне задержался и упорно хранил полное радиомолчание и сидел возле чердачного окна очень и очень спокойный. Причина этого спокойствия была нехарактерная — он был мертв. Когда это было надо, Леваневский соображал быстро. Федьке он дал приказ спасать Гробу. Сам же выкинул свой телефон и спрятался на чердаке. Пред светлые очи Кита он появился только на следующий день, и сделал это очень грамотно. Кит орал, бесновался, сопел но, в конце концов, сообщил, что Гробылев пристрелен, похоже, из ружья Бухгалтера, Федьку загребли в ментовку. Леваневский наврал Киту с три короба, обвинил того, что он дал недостаточно вводных, получил от него десять тысяч долларов и полную свободу действий. Первое, что он сделал на эту свободу, это устроил Киту такую охрану, что тот не мог без его ведома и в унитаз посрать. Второй заботой был сбор информации об этом самом Александре Юрьевиче. Что впрочем, было нетрудно папочка никуда не пропала. Тот, оказывается, когда-то работал с Китом, и придумал одну штучку, которая позволила неплохо экономить цемент, Это был способ закреплять железные дрючки прямо в камнях. Кит на этом неплохо погрел руки, но делиться не захотел. А когда этот самый Юрьевич проявил настойчивость, провернул какую-то комбинацию и упек его в зону. Мужик этот Юрьевич был тихий, спокойный, но больно уж упрямый, и судя по всему, шибко изобретательный.

… разомлел совершенно. Парк, весна, красивые условно впрочем недоступные женщины. Из дремоты его вывел какой-то странный голос.

— Мужук, — говорил какой-то пацан, — Пыркурыт.

— Нэ куру, — ответил Александр и задремал опять.

— А мой тэба нэ заствлает…сыгрэты ест?

Александр открыл один глаз и посмотрел на пацана. Пацан как пацан таких на десяток дюжина. Какая-то нелепая куртка, не менее нелепая кепка.

— Нэт, — ответил Александр.

— Купы, — предложил пацан.

— Лэн встывать.

— Тогды дай дэнгы, сам кыпу.

— Нэт дэнег.

— пэловыну.

— А пытом будэшь мэнэ до носу дыму пускат?

— Нээ… уйду.

— Дэржи.

Александр выгреб всю мелочь, отдал пацану и задрэмал опять. Когда он проснулся, рядом с ним сидела девица худющая до невозможности, впридачу еще и очень высокая, впридачу еще и лысая. Нет, какие-то такие волосики, конечно, были, но очень короткие — сантиметра полтора от силы. и курчавые как в… африке. Кроме того Волосы были прилизаны, и имели красивый флоуресцирующе зеленый переливчатый цвет. Голова была яйцеобразная, черты лица — тонкие, а глаза такие большие и чернющие, что кроме них, казалось, ничего больше не было. И не только на лице но и во всем мире… Она бы, вероятно, была очень красива, если бы имела любой другой имидж, потому что фигура у нее все-таки была — широченные бедра, осиная талия. Но это — в фас, а в профиль — ничего. То есть, вообще ничего, ни титек, ни зада. Плоская как камбала. Она смотрела на Александра час, не меньше. Взгляд был пытливый и мог прожечь насквозь сантиметровую доску. Александра же он только разбудил.