Владимир Березин - Обходчик

Человечество ссохлось, как старое яблоко, сжалось до двух людей, что стучали по клавишам, не зная, как звучат голоса друг друга.

Он не подал виду, что знает тайну.

Всё так же выходил на связь с Доктором и Близнецами, нервничал, когда Старик опаздывал или спал.

Но теперь слова собеседников казались иными — безжизненными, как тот Кабель, который он должен был охранять.

Иногда ему приходила на ум ещё более страшная мысль — а вдруг и Ёжик не существует. Вдруг он ведёт диалоги с тремя программами, а, отвернувшись, за кулисами корчит им рожи с чётвёртой — просто более хитрой и умной.

Он гнал от себя эту параноидальную мысль, но она время от времени возвращалась.

Буквы всё так же летели через спутник, складываясь в слова и предложения.

Обходчик хотел выучить ещё какой-нибудь язык — например, язык Ёжика.

Это было не очень сложно — много учебников всё ещё лежали в сети.

Сайтов в сети становилось всё меньше, но некоторые сервера имели независимые источники энергии — от человечества осталась его история. Тетрабайты информации, энциклопедии, дневники и жизнь миллиардов людей — он читал рецепты, по которым никогда бы не сумел ничего приготовить, рассказы о путешествиях, которые никогда не смог бы совершить, видел фотографии давно мёртвых красавиц — он купался в этой истории и знал, что никогда не сможет проверить, реальны ли его собеседники.

Роман с Ёжиком развивался — он прошёл свою стремительную фазу, когда они сутками сидели, стуча по клавишам. Теперь они стали спокойнее — к тому же тайна приучила их к осторожности.

Они не боялись потерять собеседников — вдруг боты, когда их раскроют, исчезнут, — тут было другое: они просто до конца не были уверены в догадке.

Цепь домыслов, вереница предположений — всё что угодно, но не точный ответ.

Собеседники продолжали рассказывать друг другу истории. Иногда они снова принимались играть в «веришь-не-веришь».

Нужно было стремительно проверить истинность истории, вытащить из бесконечной сети опровержение — или поверить чужой рассказке.

Однажды речь зашла об одиночестве. Доктор подчинил себе военно-картографический спутник и принялся искать следы других людей. Он выкладывал сотни снимков — и ни на одном не было жизни.

Вырастал куст, падала стена заброшенного дома, но человека не было нигде.

Тогда они раз и навсегда договорились о своей смерти — и о том, что если кто-то исчезнет, то остальные не будут гадать и строить предположений.

Обходчик просто согласился с этим — речь о смерти вели Старик и Доктор. Доктор нашёл где-то никому неизвестную цитату. Там, в давно забытой книге, умирающий говорил: «Это не страшно», приподнимался на локте, и его костистое стариковское тело ясно обрисовалось под одеялом. «Вы знаете, не страшно. Большую и лучшую часть жизни я занимался изучением горных пород. Смерть — лишь переход из мира биологического в мир минералов. Таково преимущество нашей профессии, смерть не отъединяет, а объединяет нас с ней».

Старик, услышав это, негодовал:

— А вы туда же, как смерть с косой?

— Ну почему сразу — как смерть?! Как Духовное Возрождение.

— Ну да. Возрождение. Сначала мёртвой водой, а потом живой. Только про живую воду оптимизма все отчего-то забывают.

— Да, знаете, окропишь мертвой водой-то, оно лежит такое миленькое, тихонькое… Правильное.

— Знаю-знаю. Оттого и говорю с вами опасливо. Хоть я и старенький, пожил, слава богу, но хочется, чтобы уж не так скоро мне глаза мёртвой водой сбрызнули. Вы говорите, как смертельный Олле Лукойе.

— Старенький в двадцать лет? Быстро у вас течёт время в Поднебесной. Не желаете, значит, духовно возрождаться? Ладно, вычеркиваем из списка.

— Да уж. Я как-нибудь отдельно. Мы с вами лучше о погоде.

— Вы прямо как та женщина на кладбище, что мертвецов боялась. Чего нас бояться?

— А может… Э… Напиться и уснуть, уснуть и видеть сны?..

— Подождите, я подготовлюсь и отвечу. Коротенько, буквально листах на пяти с цитатами и ссылками. Сейчас, только воду вскипячу.

Обходчик в этот момент вспомнил, как говорил о смерти его отец.

А говорил он так: «В детстве меня окружал мир, в котором всё было кодифицировано — например, кто и как может умереть. При каких обстоятельствах и от чего.

Был общий стиль во всём, даже в смерти. Незнание этого стиля делало человека убогим, эта ущербность была сразу видна — вроде неумения настоящим гражданином различать звёзды на погонах. Ты вот знаешь, что такое «различать звёзды на прогонах»? Сейчас и погон-то нет.

Ну а то, сынок, что правители страны не умирали, делали бессмертие реальным».

Тогда смерть удивляла. «А после эпидемии, — подумал Обходчик, — смерть перестала удивлять кого угодно».

— Как раз одиночество смерти мне отнюдь не неприятно, — сказал Старик. — Смерть отвратительна в людской суете, в вымученных массовых ритуалах и придуманной скорби чужих людей. Но теперь нам легко избежать всего этого.

— Это вы говорите про посмертие, — возражал Доктор. — А я — про процесс умирания. Тут есть тонкая филологическая грань объяснений — не говоря уж о таинстве цинической смерти. И то, что человек испытывает это один — великое благо.

— Всё может быть, — соглашался Старик. — Мне это кажется неприятным, вам — радостным. Люди — разные. Это, кстати, тоже одна из вещей, которую многие не хотят понимать.

— Нет, я про то и про другое, — настаивал Доктор. — Отвратительно медленное умирание среди людей.

— И снова не про то. Всё равно в какой-то момент, в сам момент перехода, человек остается абсолютно один, потому что это переживание он не может ни с кем разделить. Он получает опыт, которого нет ни у кого из окружающих. И он совершенно одинок в этом.

Обходчик решил не вмешиваться — вмешаться в таком разговоре значило бы раскрыться.

Именно тогда все молчаливо согласились, что исчезать они будут порознь.

Обходчику казалось, что они, стуча по клавишам, будто кидаются мячиком друг в друга — была в детстве такая игра. Надо было как можно дольше не давать мячу касаться земли, продолжая подбрасывать его вверх.

Он всегда путался в этих разговорах, часть которых ему казалась продолжением разговоров вчерашних или разговоров месячной давности.

Он всмотрелся в экран, после того как заставил себя забыть о смерти.

Но собеседники уже говорили о нём самом.

— Вот возьмём нашего Обходчика. Он явно незамысловатый, но хороший человек, — продолжил какую-то мысль Доктор.

Старик ответил:

— Вы знаете, вы пропустили у меня только одну фразу — там начиналось с «Человек, которому вы доверяете…». Вот, скажем, Близнецы, которых ни вы, ни я никогда не видели — мне ужасно не нравится, когда они топают на кого-то ногами (виртуально, конечно), но при этом я с некоторым доверием отношусь к их суждениям. А к вам у меня доверия меньше. Про вас мне никто не сказал, что вы — хороший человек, по крайней мере, пока. Мне доступны только результаты вашей работы.