Клайв Льюис - Последняя Битва

- Не спорь, - сказал Хитр, - что может знать такой осел, как ты, об этих делах. Ты же знаешь, что не слишком хорошо умеешь думать, так уж позволь мне думать за тебя. Почему бы тебе не обращаться со мной так, как я обращаюсь с тобой? Я ведь не делаю того, что ты умеешь лучше меня. Поэтому я и позволил тебе лезть в озеро: я знал, что это ты сделаешь лучше меня. Другое дело то, что я могу делать, а ты нет. Или я вообще не должен ничего делать? Давай по-честному делиться работой.

- Конечно, если ты считаешь, что так нужно, - сказал Недотепа.

- Вот что я тебе скажу, - ответил Хитр. - Ты бы лучше пробежался быстренько вниз по реке до Чипингфолда и посмотрел, нет ли там апельсинов или бананов.

- Но я так устал, Хитр, - взмолился ослик.

- Ты сильно промок и замерз, - сказал Обезьян. - Тебе нужно согреться. Быстрая пробежка - как раз то, что нужно. Кроме того, в Чипингфолде сегодня базарный день.

После этого Недотепа, конечно, сказал, что пойдет.

Как только Хитр остался один, он поспешил своей неуклюжей походкой, то на двух, то на четырех, к дереву. Болтая сам .с собой и гримасничая, он прыгал с ветки на ветку, пока не вошел в свой маленький домик. Ему нужны были иголка, нитки и большие ножницы, ведь он был очень умным Обезьяном, и гномы научили его шить. Он засунул клубок ниток в рот (это были очень толстые нитки, больше похожие на бечевку, чем на нитки), так что щека его раздулась, как будто он сосал большую конфету; зажал в губах иголку и взял ножницы в левую лапу. Затем он слез с дерева и вернулся к львиной шкуре, сел на корточки и принялся за работу.

Он понял, что туловище львиной шкуры слишком длинно для ослика, а шея коротка, поэтому отрезал большой кусок от шкуры, чтобы сделать воротник для длинной шеи Недотепы. Затем он отрезал голову и пришил этот воротник между головой и плечами. Он сделал тесемки, которые должны были завязываться на груди и животе Недотепы. Каждый раз, когда над ним пролетала птица, Хитр прекращал работу. Похоже, он сердился на птиц, так как не хотел, чтобы кто-нибудь видел, чем он занят. Но птицы были не говорящие, их можно было не опасаться.

К вечеру Недотепа вернулся назад. Он уже не скакал, а терпеливо тащился, как это обычно делают ослики.

- Там не было апельсинов, - сказал он, - и не было бананов. И я ужасно устал, - и он лег.

- Пойди примерь свою прекрасную новую одежду из львиной шкуры, - сказал Хитр.

- Сколько беспокойства с этой старой шкурой, - воскликнул Недотепа. - Я примерю ее утром, я очень устал сегодня.

- Какой ты недобрый, - сказал Хитр, - если ты устал, то как же устал я. Весь длинный день, пока ты совершал освежающую прогулку вниз по долине, я трудился, чтобы сделать тебе одежду. У меня так устали лапы. Я устал резать ножницами. А ты не хочешь даже сказать мне спасибо... ты не хочешь даже посмотреть... Ты не заботливый... и... и...

- Извини меня, мой дорогой Хитр, - отозвался Недотепа, мгновенно вскакивая. - Я отвратительный. Конечно, мне будет очень приятно это примерить. Выглядит просто великолепно. Давай примерим сейчас же, давай?

- Ну, тогда стой здесь, - сказал Обезьян. Шкура была тяжелая, и он с трудом ее поднял, но в конце концов, после множества усилий, дерганий, пыхтенья, тяжелых вздохов, надел на ослика, завязал тесемки и привязал ноги шкуры к ногам ослика и хвост к хвосту. Серый нос и морда Недотепы мелькали в открытой пасти львиной головы. Каждый, кто когда-нибудь видел настоящего льва, заметил бы подделку через минуту. Но тот, кто не видел львов никогда, взглянув на Недотепу в львиной шкуре, мог по ошибке принять его за льва, особенно издали и при неярком свете, и если бы Недотепа в этот момент не ревел и не стучал копытами.

- Ты выглядишь чудесно, просто чудесно, - сказал Обезьян. - Если кто увидит тебя сейчас, то подумает, что ты Аслан, сам Великий Лев.

- Это было бы ужасно, - возразил Недотепа.

- Неважно, - ответил Хитр. - Зато он сделает все, что ты прикажешь.

- Я никому не хочу приказывать.

- А ты подумай, сколько хорошего мы сможем сделать, сказал Хитр. - Ты же знаешь, что всегда можешь посоветоваться со мной. Я буду давать тебе благоразумные указания. И все будут подчиняться нам, даже сам король. Мы все исправим в Нарнии.

- А разве в ней и так не все правильно? - спросил Недотепа.

- Что! - закричал Хитр. - Все правильно? Когда нет апельсинов и бананов?

- Ну, знаешь, - сказал ослик, - я думаю, что это волнует только тебя.

- Есть также сложности с сахаром, - заметил Хитр.

- Н-да, хорошо бы, чтобы сахара было побольше, - отозвался осел.

- Тогда договорились, - сказал Хитр. - Ты будешь изображать Аслана, а я скажу тебе, что говорить.

- Нет, нет, нет, - воскликнул Недотепа. - Не говори таких ужасных вещей. Это неправильно, Хитр. Я не очень умен, но я знаю, что это слишком. Что станет с нами, если вернется настоящий Аслан?

- Я думаю, что он будет доволен, - сказал Хитр. - Возможно, он послал нам львиную шкуру, чтобы мы все исправили. Во всяком случае, если он и вернется, то не в наше время.

В этот момент прямо над их головами раздался ужасный удар грома, и земля задрожала. Оба потеряли равновесие и упали навзничь.

- Это знак, - прошептал Недотепа, когда дыхание вернулось к нему, предостережение. Мы делаем что-то ужасное.

Сними с меня немедленно эту несчастную шкуру.

- Нет, нет, - возразил Обезьян (соображал он очень быстро). - Это знак другого рода. Я как раз собирался сказать, что если настоящий, как ты говоришь, Аслан, выбрал нас, он пошлет нам удар грома или землетрясение. Это было у меня прямо на кончике языка, только знак пришел раньше, чем я сказал. Теперь ты понял. Недотепа? И пожалуйста, не будем больше спорить. Ты и сам знаешь, что многого не понимаешь. Что может ослик понимать в знаках?

Глава 2. ОПРОМЕТЧИВЫЙ ПОСТУПОК КОРОЛЯ

Недели три спустя последний король Нарнии сидел под огромным дубом у двери охотничьего домика, где он часто останавливался дней на десять в погожие весенние дни.

Охотничий домик был невысок, сделан из тростника и находился в восточной части равнины Фонарного столба у слияния двух рек. Королю нравилось жить здесь на свободе простой жизнью, вдали от придворных и столичного шума Кэр-Паравела. Звали его Тириан и было ему лет двадцать или двадцать пять. У него были голубые глаза и бесстрашное честное лицо, широкие и крепкие плечи, мускулистые руки и ноги, а ума еще маловато.

В это весеннее утро с ним не было никого, кроме его ближайшего друга единорога Алмаза. Они любили друг друга как братья, и охраняли один другого в битвах. Благородное создание стояло чуть позади кресла короля, полируя голубым рогом сливочную белизну своего бока.

- Я сегодня не могу заставить себя ни работать, ни заниматься спортом, - сказал король. - Я ни о чем не могу думать, кроме чудесных новостей. Как ты считаешь, мы сегодня услышим еще что-нибудь?