Олег Овчинников - Боль

Валера пришел к нам еще раз. Как участковый врач, закрывающий больничный. Мы как раз сидели за столом, я разливала по чашкам кипяток с заваркой, а мама ножом разрезала свой фирменный "Наполеон" на шестнадцать частей, когда по телевизору прошла первая информация о взрыве. Еще без особых подробностей, почти без видеоряда, только холодное, суровое и торжественное, как у Родины-матери с плаката, лицо дикторши теленовостей, ее широко распахнутые глаза и слишком быстрая речь, из которой трудно что-либо понять. Ухо улавливало обрывки фраз про количество жертв на восемнадцать ноль ноль московского времени... из них тяжело раненых... уточняется... Показывали только голого по пояс мужчину, охотно дающего интервью, и бьющуюся в истерике женщину, которая все порывалась бежать туда, в дым и ужас, откуда выползали - или их выносили - обгоревшие обезумевшие люди, где осталась ее семилетняя дочь, но ее не пускали. Валера встал из-за стола, прямой и бледный, задел головой люстру и, сказав: "Я сейчас", скрылся в прихожей. - Куда вы, Валерий? - крикнула мама, не отрываясь от телевизора. - Сейчас по второму каналу должен быть экстренный выпуск. И торт ждет... - Я сейчас, - повторил Валера, буднично, словно собрался выйти в киоск рядом с домом, купить пачку какого-нибудь особенного печенья к чаю. Он не захлопнул дверь и не стал дожидаться лифта, так что я еще долго слышала громыхание его шагов, удаляющихся вниз по лестнице. А через час вышел расширенный блок новостей. Та же дикторша, но с немного оттаявшим лицом, сообщила, что по уточненным данным... значительно меньше первоначальной оценки... наверное вызвано паникой первых минут... всего... по словам... их состояние в данный момент не внушает опасения... И на экране снова размахивал руками мужчина, потерявший свою рубашку, и рыдала, не стесняясь телекамер, женщина, только теперь - от счастья, прижимая к груди улыбающуюся светловолосую девочку в сильно обгорелом на спине комбинезоне.

Я нашла его только поздно вечером, в скверике, вдали от эпицентра событий. Он сидел на скамейке, откинувшись на спинку и вытянув вперед свои бесконечные ноги. Совсем один - почему-то это сразу бросилось в глаза и вызвало внутреннее раздражение - никого не было рядом с ним и никому не было дела до него. Даже пьяному бомжу, который прикорнул на траве, не в силах преодолеть десятка метров, отделяющих его от скамейки. Лицо Валеры бледнело в сумерках как невзошедшая луна. Воротник и рукава рубашки были в чем-то испачканы. Капли на щеках - сначала мне показалось, что это слезы, но такие же капли блестели у него на лбу. Не сразу я обратила внимание на основную несообразность в облике Валеры - кажется, впервые в жизни я видела его без очков. - Тебе плохо? - спросила я и снова ощутила, как земля уходит из-под ног как в тот момент, когда на телеэкране копна роскошных, нереальных белоснежных волос струилась по черной, местами еще дымящейся ткани. Это была его реплика. Я быстро опустилась рядом на скамейку. Валера открыл глаза, незнакомые без очков. Ответил медленно, как будто подбирал слова: - Да. Кажется, я взял на себя больше, чем смог унести. И отдать... не нашел, кому отдать. - Неужели совсем никому? - Нет. Сначала было не до того, потом... Там только бабочка одна пролетела. Такая красивая... Было жалко... - И все? Кроме бабочки - больше ничего подходящего? - Я очки где-то потерял, - сознался он. - И потом подумал... не знаю, с чего... насекомые ведь тоже не виноваты. Почему они должны платить... за наши глупости? Смотреть на него в таком состоянии было невыносимо, поэтому я стала смотреть по сторонам. Не просто смотреть: мой взгляд хаотично метался, выискивая подходящий объект для перенесения боли, которого было бы не жалко, но которого, как назло, нигде не было видно - "Если бы знать... Если бы ты хотя бы предупредил..." - шептала я, в то время как в голове отчетливо вырисовывался образ сидящего в спичечном коробке таракана... или мухи - пока не уперся в лежащего на траве бомжа. - А если... - начала я, не представляя, как продолжу. - Что? - Валера с трудом оторвался от спинки скамейки и посмотрел в ту же сторону. - О господи! - В изнеможении закрыл глаза. - Разве можно так пить? - Снова открыл. Мне показалось, что лицо его побледнело еще сильнее. - Помоги мне. Я не смогу самостоятельно дойти до него. - Зачем? Разве ты не можешь посмотреть на него на расстоянии? - Посмотреть мало. Мне нужно прикоснуться... Если не сделать этого сейчас, через семь-восемь часов он умрет от сердечной недостаточности... Дай руку! Я протянула ему руку ладонью вверх. - Посмотри на меня! - попросила я, глядя не в глаза, а выше, в точку посередине лба, как раз над линией бровей. - Поделись со мной! Отдай мне свою боль, хотя бы на время... Хотя бы часть! - Глупая... - Я не думала, что он сможет улыбнуться, однако, он смог. - И красивая... Ты совсем как та бабочка... Только без крыльев. Привычные мощные линзы не увеличивали сейчас его глаза, поэтому я, как ни старалась, не смогла понять их выражения.

Спящий бомж даже не заметил, когда Валера опустился перед ним на колени и взял за руку. Зато Валерино лицо исказилось, стало страшным, почти неузнаваемым. "Господи, куда ему столько! - подумала я. - Миленький, как бы я хотела..." Бомж умиротворенно вздохнул. Валеру заметно качнуло. Я едва успела подставить плечо, чтобы он смог опереться. Обняла за мокрую шею, нашла ладонь, вялую и холодную, сжала в своей. Прошептала: "Пожалуйста!.." и подняла лицо к небу. С неба навстречу моему взгляду слезинкой скатилась маленькая яркая звездочка. Как только ее свет растаял, немного не дотянув до земли, мои пальцы, сомкнувшиеся на Валериной ладони, как будто пронзило током. Я вздрогнула и тихо ойкнула от неожиданности, но не отдернула руку. Когда чужая, непривычная и оттого особенно неприятная боль распространилась от пальцев вверх по руке - до плеча и дальше, заполнила собой все тело, я только отчаянно стиснула зубы и невнятно обозвала себя паникершей. "Паникерша, паникерша, пани..." - обидное слово упрямо барахталось в сознании, не давая мне с ним расстаться. - Все не бери, - раздался над ухом Валерин шепот. - Только половину. Иначе не выдержишь... - Он отнял ладонь. - Теперь концентрируй. Вот здесь... Коснулся моего лба, и вся скопившаяся во мне боль, словно притянутая магнитом, устремилась именно в эту точку. Стало немножко легче. По крайней мере пропало ощущение, будто с меня заживо содрали кожу. - Теперь посмотри на меня! - скомандовал Валера грубо, почти зло. Встряхнул за плечи. - Я не умею... - захныкала я. - Не сейчас, я слишком устала... - Просто закрой глаза и посмотри! Я так и не поняла, что произошло. Кажется, мы посмотрели друг на друга одновременно. Боль встретила боль и уравновесила ее. Минус на минус, как сказал мой братишка, получив пару по математике, дает равно. Боль ушла, вся и сразу. Осталось только ощущение внутренней пустоты и усталость. - Я смогла... - Я удивленно распахнула глаза. - Я научилась... Ты видел? - Видел, - серьезно ответил Валера. - И сейчас вижу... - Его глаза по-прежнему были близко-близко, они внимательно изучали меня, как будто видели впервые. - Ты будешь смеяться, - сказал он и засмеялся сам. Кажется, мне больше не нужны очки. Ты чуть-чуть перестаралась. Спасибо... - Не за что. - Кажется, я тоже улыбнулась. - Без них ты симпатичнее.