Спейсер Кацай - Тарназариум Архимеда

— Если вдуматься в эти цифры, — продолжил из затемненного угла кабинета Арданьян, — то станет ясно, что единственною заботою этого ученого общества было истребление рода человеческого (хотя и в филантропических целях) путем усовершенствования боевых орудий, которые были приравнены к орудиям цивилизации. Это был своего рода союз ангелов смерти, которые в жизни, однако, отличались весьма добродушным нравом.

На память Мишель Арданьян тоже никогда не жаловался.

Джимми кашлянул и Мишель замолчал.

— Однако, — добродушный Хастон попробовал защитить неизвестного ему французского писателя, — этот Верн высоко отозвался о способностях американцев, как нации инженеров.

— Нации, снова нации… — пробормотал Барбикен. — Снова гражданские войны, дележка территории, кровь и слезы…

Арданьян задумчиво смотрел на него.

— Не смотри так на меня, Мишель, не смотри! — раздраженно бросил Пол. — Я родился в год начала войны Черного Сокола, на которой погиб мой отец, но странным образом никогда не понимал доктрины Монро. Америка для американцев… — вдруг произнес он с горечью и замолчал.

— Свобода, равенство, братство, — почему-то шепотом выдохнул Арданьян.

Барбикен покачал головой:

— Это не то, Мишель. Может тебе трудно будет понять, поскольку ты стал американцем, состоятельным американцем, только после калифорнийской золотой лихорадки, но… Возьми Джимми. Он — сын человека, который видел казнь Ната Тернера. Вождя восставших негров. А они ведь тоже американцы.

— Вот я и говорю, что гражданская война расставила точки над "и", — начал было Мишель, но Барбикен мягко перебил его.

— Я не о том. Помнишь, ту ночь перед нашим взятием Нового Орлеана? Помнишь, как мы спорили с тобой? Я говорил тебе, что после разборок американцев против американцев на своей территории, они могут начать разборки на чужой. Вспоминал Техас. Америка для американцев… Понимаешь, это — догма. А все догмы быстро устаревают. Нас хотят загнать в схему, но все схемы тоже недолговечны. И все говорит о том, что людское сознание не успевает за жизненными переменами. Оно очень инерционно. Грубо говоря, жизнь — это пушка господина Верна, а наши устремления — сила ее взрывного заряда. Перегрузка же традиционных схем прошлого превращает нас, настоящих, в нечто плоское, безжизненное и кроваво-расплющенное по стенкам снаряда. Вот и писатель-фантаст уловил это, когда писал, что освоение Луны может привести к нарушению политического равновесия на земном шаре. — Барбикен на секунду замолк, судорожно двинув кадыком. — Короче, я ни о чем не сожалею. Но, все-таки, если про нашу работу узнают… Особенно про результаты… Мало не покажется ни нам, ни Штатам, ни всему миру. Наука — схематизированная наука! — на службе прошлого, еще со времен Архимеда, страшная сила. Не готов еще мир к большим открытиям. Он для них мелок. Он и на других планетах такую дележку устроит!.. Марс для марсиан, Луна для лунатиков… Короче, мы в наших условиях работаем на будущее, прошу помнить об этом при любых обстоятельствах.

Барбикен кашлянул, потер виски, и продолжил.

— Хорошо еще, что этот писака, — он скосил глаза на журнал, который Хастон продолжал держать в руках, — ничего не пронюхал про Аламогордо. Ни про завод, ни про стартовую площадку. Кстати, Джимми, что там с южанами и мексиканцами? Разобрались?

Хастон молча кивнул головой.

— Отлично. Так вот… То, что Жюль Верн ничего не пронюхал про Аламогордо, это хорошо. Плохо, что по его воле нам придется убраться из Балтимора со всем его чертовым любопытством. Да и обстановка мне здесь последнее время не нравится.

Арданьян снова смущенно заерзал в кресле и Барбикен бросил на него короткий взгляд.

— Ну, ничего. Все равно для второго этапа проекта наше присутствие в Аламогордо просто необходимо. Хотя, честно говоря, без моря и Патапаско, без верфей и паровозов, я буду скучать в той, забытой Богом, пылищи и скалищи. Но, друзья мои, нужно быть готовым к необычным условиям жизни. Ведь, возможно, года через два нам придется жить в еще более необычных условиях. Будем тренироваться. А то без тренировок Арданьян снова начнет в корабле выдумывать гимнастические способы защиты от перегрузок.

Вспомнив про то, как Мишель доказывал, что для преодоления взлетных перегрузок необходимо предотвратить приток крови к голове и для этого вставал на голову в рубке "Лунар Колумба", друзья заулыбались и напряженная атмосфера в кабинете мгновенно разрядилась. Настолько мгновенно, что звон разбитого стекла показался им оглушительным, как удар молнии в двух футах от головы.

— Какого черта!!!

Грузный Хастон черным медведем метнулся к левой стороне подоконника. Гибкое тело Арданьяна замерло справа от него. Барбикен, молниеносным движением открыл ящик стола и черный кольт появился в его руке, словно карта в руке фокусника.

Когда второй камень добил остатки оконного стекла, Барбикен, пригибаясь, подбежал к ковру, на котором, крест накрест, висело два карабина, и кинул один Арданьяну, а второй — Хастону. Подхваченное на лету оружие мгновенно было направлено в разбитое окно и два выстрела, слившихся в один, вонзились в ночную темноту на внушительном расстоянии от земли. В ответ раздались какие-то приглушенные выкрики.

Хастон осторожно выглянул в окно. И это было его ошибкой. Непогашенная лампа хорошо осветила его, и ответный выстрел хлестнул, как плеть по крупу лошади. Джимми, выронив карабин, со стоном схватился за левое плечо, опускаясь на пол.

— Получай, черная морда! — уже внятно раздалось с улицы и при звуке этого голоса Арданьян, склонившийся над Хастоном, напряженно замер.

Барбикен, подняв руку с револьвером, осторожно пошел к окну, но в это время дверь кабинета распахнулась и на полутемном пороге возникла женская фигура с заметно округлившимся животом.

— В чем дело, Пол? — произнесла Джулия Барбикен. — У нас проблемы?

Барбикен, испуганно обернувшись, бросился к жене, пытаясь прикрыть ее своим телом и оттеснить в спасительную темноту коридора.

— Джу, пройди в подвал, — выдохнул он. — Мы еще не знаем, в чем дело, но когда узнаем, то нам будут очень необходимы три чашечки бразильского кофе с твоим, самым лучшем в мире, яблочным пирогом.

— Что вы хотите, мистер Маккольн? — закричал в это время Арданьян, придерживая, скрючившегося на полу Хастона. — С каких это пор обычные житейские разногласия приводят к состоянию войны? Или таковы нравы на Юге, куда, как говорят, вы отбыли?

— А, это ты, лягушатник, — раздалось с улицы. — Ты — неплохой парень и у нас никаких претензий к тебе нет. Впрочем, как и к мистеру Барбикену, не смотря на все его занудство. А вот к вашему черному сучонку… Выгляни-ка в окно, Арданьян. Безопасность гарантирую.