Алексей Евтушенко - Кедровая шишка

— Ну и что? — возразил Кирилл. — Думаешь, ты первый такой в моей жизни? Я и к психологу ходил. И, между прочим, к хорошему психологу. На день-два становилось вроде полегче. А потом опять… — Он безнадежно махнул рукой, потянулся к пачке «Беломора», вытянул папиросу, неумело смял мундштук, прикурил и тут же закашлялся.

— Вот в этом ты ошибаешься, — сообщил Сева, когда Кирилл отдышался и погасил папиросу.

— В чем?

— В том, что я не первый в твоей жизни. Я как раз первый и есть. Первый и единственный.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что с сегодняшней ночи твоя жизнь резко изменится. Если, конечно, у тебя хватит решимости сделать то, что я скажу.

— Добрые волшебники бывают только в сказках, — вздохнул Кирилл. — Впрочем, и злые тоже.

— И здесь ты ошибаешься. — Сева не отводил от Кирилла строгого и даже, как тому показалось, какого-то торжественного взгляда. — Смотри сюда.

Он сунул руку в карман плаща и протянул Кириллу ладонь, на которой покоился стеклянный, величиной с яблоко шар.

— Внутрь смотри. — Голос Севы приобрел властность и непререкаемость. — Внутрь шара. И рассказывай мне, что ты видишь.

Невольно подчиняясь, Кирилл наклонился и всмотрелся в прозрачную глубину шара, где причудливо сплетались тени и свет…

На вершине холма рос одинокий кедр. Был он высок и могуч и буквально царил над окружающей его внизу и тянущейся до самого горизонта тайгой. Казалось, он вырос здесь специально, чтобы всем — и людям, и зверям, и птицам, и прочим деревьям — было ясно: он здесь главный и единственный. Спокойным могуществом и каким-то неземным величием веяло от этого дерева, и Кирилл сразу понял, что ему обязательно, во что бы то ни стало нужно до него дойти, увидеть наяву, прижаться к теплому шершавому стволу, посидеть на вершине холма в прохладной уютной тени кедра, подобрать или сорвать на память кедровую шишку…

— Что это было? — Кирилл тряхнул головой и недоуменно огляделся.

На расстеленной газетке по-прежнему стояла початая бутылка портвейна, лежало несколько яблок на закуску и пачка «Беломора». Напротив невозмутимо дымил папиросой его странный ночной собеседник.

— Ты видел свою цель, — пояснил Сева. — Которая одновременно является и твоим спасением. Дело за малым. Теперь тебе нужно просто найти этот кедр и сделать то, что тебе захотелось сделать. Обнять ствол, посидеть на холме, взять на память кедровую шишку.

— И… что будет?

— Все будет. Все сразу будет по-другому. И здоровье, и успех с удачей, и друзья, и работа, и девушки. Можешь мне поверить. Я знаю.

— Погоди. — Кирилл все еще не мог окончательно прийти в себя. — Что это за шар? И что это за кедр? Где мне его искать?

— Слишком много вопросов, — ухмыльнулся Сева. — Вопросов, на которые я не могу тебе дать ответ. Ты видел кедр? Видел. Тебе очень захотелось его найти? Очень. Ты поверил? Надеюсь, поверил. Вот и ищи. Где у нас кедры растут?

— Сибирь большая, — пробормотал Кирилл. — А ведь еще и Дальний Восток есть.

— Сибирь большая, — подтвердил Сева и поднялся на ноги. — Но жизнь длинная. А ты еще молодой. Найдешь, если желание по дороге не растеряешь. Место приметное, и ты его сразу узнаешь, когда увидишь. А язык, как известно, до Киева доведет. Ладно, мне пора. Счастливо. Бутылку я, извини, с собой заберу. Тебе без надобности, а мне еще «ночной колпак» принять как раз хватит.

Он сноровисто прибрал в пакет остатки нехитрого пиршества, пожал ошеломленному Кириллу руку и, не оглядываясь, удалился в сторону выхода с крыши.

— До свидания, — растерянно пробормотал ему вслед Кирилл и, обхватив руками голову, надолго задумался.

Поздним сентябрьским утром, через четыре года после описываемых событий, к подъезду тридцатиэтажного дома, расположенного в Южном микрорайоне, подошел молодой человек с дорожной сумкой через плечо. Был он строен и широкоплеч, а его зеленоватые глаза на обветренном, загорелом лице смотрели на мир с веселой уверенностью.

— Здравствуйте, бабушки! — поздоровался он с двумя сидящими на лавочке у подъезда старушками. — Как тут у нас дела, все ли в порядке?

— Кирилл! — ахнула одна из них, вглядываясь. — Это ты? Вернулся!

— Я, Марья Сергеевна, я, — засмеялся молодой человек и ловко присел рядом, сбрасывая с плеча сумку. — Да, вернулся, как видите. Хочу все-таки диплом защитить. В наше время без высшего образования никуда.

— Изменился-то как! — радостно запричитала Марья Сергеевна. — Возмужал, похорошел… Ну просто не узнать тебя! Где был-то? Что делал?

— Ох, Марья Сергеевна, и не спрашивайте. — Кирилл достал из кармана дорогой модной куртки сигареты, закурил. — Проще сказать, где я не был. Всю Сибирь почти объездил, еще и Дальний Восток прихватил. Нефть добывал, омуля ловил на Байкале, лес в Хабаровском крае валил, золото с геологами искал. Семь месяцев в буддийском монастыре прожил под Улан-Удэ. В общем, всего сразу и не расскажешь.

— Молодец, — похвалила старушка. — Когда ж еще мир смотреть, как не в молодости… А теперь, значит, вернуться решил? Остепениться?

— Ну насчет остепениться не знаю пока, — засмеялся Кирилл. — А вот вернуться на время — это точно. Я ведь инженер все-таки. Защищу диплом, займусь настоящим делом. Мне в Москве один человек хорошее место обещал. В новом КБ. Космосом хочу заниматься.

— Ну, дай бог, дай бог, дело хорошее…

— А скажите, Марья Сергеевна, — спросил Кирилл. — У нас тут четыре года назад, незадолго перед тем, как я уехал, новый сосед появился. Севой его звали. Седой такой. Волосы сзади собирал в хвостик под резинку. В очках. На бомжа чем-то похож. Но на такого, я бы сказал, интеллигентного бомжа.

— Знаю, знаю, — закивала старушка. — Хороший был человек. Хоть и со странностями. Рассказывал, что в цирке когда-то работал. Фокусником. Детвора его наша очень любила. Он им все фокусы показывал здесь во дворе.

— Что значит — был? Он переехал?

— Умер. Умер он, Кирюша. Вот как ты уехал, через два года он и умер.

— Та-ак, — протянул Кирилл и медленно загасил сигарету. — Жалко. Значит, теперь и спасибо некому сказать… А где его похоронили, не знаете?

— Нет, не знаем, Кирюша. Его товарищи хоронили. Из цирка. Ты сходи туда, поспрашивай, может, там и знают, где могила.

— Спасибо, Марья Сергеевна. — Кирилл подхватил сумку и поднялся. — Пойду я домой. Маму надо повидать — соскучился. И вообще. Увидимся еще. Счастливо.

— Кто это? — спросила Марью Сергеевну молчавшая весь разговор вторая старушка, когда за Кириллом захлопнулась дверь подъезда.

— Кирилл Одинцов. Из двадцать четвертой квартиры. Ты его не можешь помнить, — он четыре года назад уехал, когда ты еще здесь не жила. Такой был заморыш, бледный и несчастный, — смотреть больно. А теперь… Сразу видно — настоящий мужчина. Сильный, красивый. То-то Катька-врачиха, матушка его, порадуется теперь..