Святослав Логинов - Аналитик

Главным же врачом городской больницы был Каспар Эйеглаус – ученик Фомы Эраста и ярый враг ятрохимии. В больнице лечили по старинке – сиропами, мазями и кровопусканиями. И только те больные, которых вёл Либавиус, получали лекарства, вышедшие из химической лаборатории. Впрочем, дозировал их Либавиус осторожно, памятуя, что и ртуть, и мышьяк, и антимоний – суть сильные яды.

Кроме того, в госпитале Либавиус проводил ещё одну серию опытов, которым приписывал особое значение.

Ещё вчера он отобрал четверых больных, истощённых до крайней степени, явно доживающих свои последние дни, и через тонкую серебряную трубку влил им в вены кровь здоровых сильных людей. Один из больных не выдержал чужой крови и через час скончался. Ещё одному – чахоточному юноше, вскорое снова стало хуже, зато двое других пошли на поправку. Главное же, никого не тронула болезнь святого Антония и, судя по всему, это произошло из-за того, что он вместо обычной полой тростинки воспользовался серебряной иглой.

Либавиус ожидал подобного результата. Будучи алхимиком, он прекрасно понимал, что совершенное серебро не станет портить кровь, в то время как из тростинки, как бы хорошо она ни была высушена, в кровь обязательно попадут гнилостные вещества.

Многим казалось странным, что Либавиус занимается проблемой переливания крови. У всех на памяти была злая его фраза: «При переливании крови от барана человеку всегда присутствует три барана: тот, от которого переливают, тот, которому переливают и тот, который переливает». Он действительно много ругал своих предшественников за то, что они не принимали во внимание различие крови у разных людей, и тем более у человека и четвероногой твари. В самом деле, у одного кровь жирна и густа, у другого подобна воде; люди вспыльчивые носят горячую кровь, которая может повредить при лихарадке. Либавиус всегда старался подбирать людей парами, по сложению и темпераменту, чтобы вливаемая кровь как можно больше походила на свою собственную. Правда, и у него часть больных умирала немедленно после переливания, но Либавиус верил, что найдёт причину неприятия чужой крови, упорно продолжал опыты, и немало человек было спасено им в самый казалось последний миг.

Хотя Эйнглаус и враждовал с Либавиусом, стараясь не допускать его к больным, но в городской больнице, куда попадают одни только бедняки, бывать не любил и потому позволял сопернику брать столько больных, сколько тот считал нужным. Две палаты Либавиуса, вмещавшие каждая по сто человек, вечно были переполнены, и осмотр занимал много времени. Кроме общепринятых микстур и пластырей Либавиус назначал ещё многие вещества, за некоторыми из которых приходилось посылать в лабораторию. Боль в суставах утихала от белой ртути, против опухолей помогала сулема, от кровавого поноса – сера, а чахотку следовало лечить ржаным хлебом, размоченным в вине.

Правда, не все лекарства по карману беднякам. Питьевое золото стоит немало, так же как и толчёный жемчуг, помогающий от болей в желудке.

После больницы Либавиус зашёл к никготорговцу, у которого купил давно ожидаемую им книгу. С томиком в руках Либавиус поспешил в лабораторию.

На этот раз тюремный флигель встретил его таким тяжёлым запахом, что даже видавший виды химик невольно шатнулся назад. В полутёмной лаборатории оставался всего один ученик по имени Пётр Глязер. Перед ним на слабом огне стояла ванночка Марии-еврейки, и на ней, в большом аламбике томилась прозрачная жидкость. На длинное горло аламбика был надет плотно примазанный шлем, из носика которого размеренно капал в приёмник распространяющий удушливый запах дистиллат. Притерпевшийся ко всему Глязер, придвинувшись ближе к масляному светильнику, подставленному под ванночку, читал «Алхимический свод» Альберта.

– Где остальные? – спросил Либавиус.

– Они пошли в кабачок, а я остался присмотреть за перегонкой, – ответил Пётр, оторвавшись от книги.

Затем он встал и выложил на стол кусок железной проволоки, медную бляшку, маленькие слитки олова и свинца, блестящий осколок металлической сурьмы.

– Цинка нет, – виновато сказал он, – но я нашёл туцию, из которой его можно добыть.

– Не нужно, – остановил ученика Либавиус.

Он порылся в поясной сумке и добавил к коллекции серебряный талер и тяжёлый золотой дублон, какими наводнила христианский мир дорвавшаяся до американского золота Испания.

– Пётр! – начал Либавиус. – Ты единственный из всех, кого я знаю, можешь стать истинным адептом и, значит, достоин присутствовать при том, что произойдёт сейчас. Скажи, в чём бы ты мог растворить все эти вещи?

– Всё, кроме золота можно распустить в крепкой водке или красной воде философов, – ответил Глязер, – для золота же потребна царская водка… – Глязер замялся, а потом решительно продолжил: – И ещё я осмелился бы предложить смесь серного олеума, приготовлением которого мы обязаны вам, с крепкой водкой. Полученная таким образом вода, растворяет или изменяет все вещества, это поистине алкагест!

– Универсальный растворитель – алкагест, – Либавиус усмехнулся, – ежели это диво и может быть получено, то немедленно разъест сосуд и прольётся на пол. Затем оно разъест пол и постепенно будет стекать всё ниже, пока не достигнет Тартара. Думаю, что если подобная вещь где и существует, то только в аду, там в нём растворяют неудачливых алхимиков. Но мы опять отвлеклись. Возьми эти предметы и раствори в чём найдёшь нужным. Запомни, что в каком сосуде, но мне того не говори. Я буду ждать тебя на улице.

Либавиус вышел на свежий воздух, и с книгой в руках устроился на каменной тумбе неподалёку от зарешетченного окна лаборатории. Когда-то во флигеле помещалась тюремная охрана, и решёток на окнах не было. Решётки пришлось поставить, так как по ночам в окна частенько лезли всяческие болваны, мечтающие найти кусок алхимического золота, взглянуть на гомункулуса, а то и встретиться с дьяволом, который несомненно должен жить в таком месте, и продать ему свою бессмертную душу за сотню фальшивых талеров. Но больше всего лезли за драгоценными камнями, от которых, по слухам, у Либавиуса ломились сундуки.

Никаких камней у Либавиуса, разумеется, не было, хотя разговоры о них основание под собой имели.

Ещё в 1588 году Либавиус был приглашён профессором истории и поэзии в университет города Иены. Там жадный до химии поэт изучил стекольное производство и при этом заметил, что извести многих металлов окрашивают стекло в разные цвета. Сплавлением лучшего хрустального стекла с известью золота Либавиусу удалось получить образцы столь великолепного красного цвета, что опытные ювелиры могли продавать стёкла Либавиуса за подлинные рубины. Разумеется, истории об этом прибыли в Кобург гораздо раньше самого Либавиуса.