Уильям Тенн - Огненная вода

Он глянул на свою личную секретаршу и одобрительно кивнул. Грета Зайденхейм с таким невозмутимым видом барабанила по клавишам своей трескучей машинки, будто отбивала на ней самые обычные, самые банальные деловые письма. «Интересно, — подумалось Хебстеру, — к каким средствам она прибегает для регистрации интонаций? Во всяком случае, на кого — на кого, но на Грету можно вполне положиться. Ничего не скажешь, мастерица на все руки…»

— Гга-гга-хрю! Гга-гга-гга-гга-хрю. Хрю. Га-хрю. Гга-гга-гга-хрю! Хрю!

Что побудило их вступить в такой оживленный спор? Он ведь всего лишь попросил их назвать свои имена. Неужели они обходятся без имен в Аризоне? Но ведь они, несомненно, понимают, что здесь это общепринято. Молва приписывала им способность разбираться в подобных вещах не меньшую, чем у обычных людей.

Может быть, не торговля привела их в Нью-Йорк на этот раз — может быть, что-нибудь, связанное с пришельцами? Он почувствовал, как у него поднимаются дыбом коротко подстриженные волосы на затылке, и непроизвольно пригладил их. Трудность состояла в том, что выучить их язык, а тем более понимать их, когда они не в меру разговорчивы, почти так же легко, как спуститься с бревна над пропастью.

Что ж, время его ограничено. Он не знал, сколь долго Рут удастся продержать следователей из ОЧ в предбаннике. Каким-то образом ему нужно снова завладеть инициативой, не задев ненароком при этом не в меру обидчивых перваков. Сделать это можно было по-разному, но в любом случае это грозило самыми опасными осложнениями.

Он постучал пальцами по столешнице. Кстати — совсем легонько. «Га-га-хрю» прекратилось на полузвуке, после чего неторопливо поднялась женщина.

— По поводу вопроса насчет имен, — упрямо начал Хебстер, глядя на женщину в упор. — Поскольку вы утверждаете…

Женщину мучительно передернуло, после чего она уселась прямо на полу. И улыбнулась Хебстеру. Обнажившийся, полный гнилых зубов рот придал этой улыбке блеск потухшей звезды.

Хебстер прочистил горло и приготовился предпринять еще одну попытку.

— Если вам так уж приспичило с именами, — вдруг произнес мужчина постарше, — можете называть меня Ларри.

Президент «Хебстер секьюрити» встряхнулся и заставил себя выдавить «Благодарю вас», что получилось у него несколько неуверенно, но без особого удивления. Затем он перевел взгляд на более молодого спутника Ларри.

— Можете называть меня Тесеем, — печально произнес парень.

— Тесей? Отлично!

Одно можно было сказать с уверенностью о перваках — если уж удалось их расшевелить, то дальше все шло, как по маслу. Однако Тесей? Как это характерно для перваков! Очередь теперь за женщиной, и можно начинать.

Взоры всех обратились к женщине, даже Грета глядела на нее с таким любопытством, какое не мог скрыть наведенный в салоне красоты глянец.

— Имя, — шепнула, как бы рассуждая вслух, женщина. — Подыщите мне имя.

«Боже! — мысленно простонал Хебстер. — Не хватало только еще этой задержки».

Ларри, очевидно, тоже решил, что уже и без того достаточно много времени потрачено зря.

— Почему бы тебе не называть себя Мо? — предложил он женщине.

Парня — теперь это был Тесей — тоже, похоже, заинтересовала данная проблема.

— А чем плохое имя — Бродяга? — спросил он, стараясь помочь женщине.

— Или, может быть, Глория? — теряя терпение, взмолился Хебстер.

Женщина задумалась.

— Мо, Бродяга, Глория, — произнесла она, как бы рассуждая вслух. — Ларри, Тесей, Зайденхейм, Хебстер, я. — Со стороны могло показаться, что она проводила перекличку.

Теперь от них можно ожидать чего угодно, понял Хебстер. Но, по крайней мере, с их стороны больше уже не ощущалось чванливого высокомерия — они снизошли до того, чтобы изъясняться на понятном ему языке, отказавшись не только от тарабарщины, но даже и от насмешливо двусмысленного наречия, что было еще хуже. Нет, что ни говори, но сейчас они выражались понятно, — конечно, в определенной мере.

— Ради успеха данного обсуждения, — объявила в конце концов женщина, — зовите меня… зовите меня… Мое имя — Лузитания [1].

— Отлично! — возопил Хебстер, выпустив на волю слово, которое так долго вынужден был удерживать на кончике языка. — Отличное имя. Ларри, Тесей и… э… Лузитания. Чудесная компания. Просто великолепная. А теперь — ближе к делу. Вы ведь по делу сюда пришли, насколько я понимаю?

— Верно, — согласился Ларри. — О вас мы прослышали от тех двоих, которые побывали в Нью-Йорке месяц тому назад. Они немало о вас рассказывали, когда вернулись в Аризону.

— Серьезно? Что ж, я на это и надеялся.

Тесей соскользнул со стула и присел на корточки рядом с женщиной, которая делала какие-то странные движения руками, словно отгоняя что-то от себя.

— Они говорили о вас, — повторил он. — Они сказали, что вы хорошо обращались с ними, что вы выразили им максимальное уважение, на которое только способны. Они признались также, что вы их крепко обжулили.

— Ну вы даете, Тесей, — тут Хебстер развел руками, сверкнув наманикюренными ногтями. — Я же бизнесмен.

— Вы — бизнесмен, — согласилась Лузитания и как-то бочком, воровато оглядываясь, поднялась на ноги, не переставая усиленно размахивать обеими руками у себя перед лицом, как бы отгоняя нечто невидимое. — И вот мы здесь, вот на этом месте, в этот данный момент. Вы можете заполучить то, что мы принесли, но вам придется заплатить за это. И даже не думайте, что вам удастся объегорить НАС.

Сложив ладони вместе, она опустила их к талии. Затем внезапно разомкнула, и из них выпорхнул небольшой орел. Лихорадочно хлопая крыльями, он устремился вверх к люминесцентным панелям на потолке. Его полету мешал тяжелый полосатый щит, прикрепленный к груди пучком стрел, которые он держал в когтях одной из лап. Другая лапа сжимала оливковую ветвь. Орел повернул несоразмерно маленькую, совершенно лишенную перьев голову и, широко разинув клюв, глянул в сторону Хебстера, а затем начал быстро опускаться к ковру. В тот самый момент, когда он должен был удариться о пол, он исчез так же неожиданно, как и появился.

Хебстер закрыл глаза, пытаясь себе представить полоску материи, выпавшую из клюва орла, когда он повернул голову и открыл рот, и исчезнувшую вместе с ним. На ней были написаны какие-то слова. Хебстеру не удалось разглядеть каждую букву, но он мог поклясться, что в целом надпись гласила «Е плюрибус юнум» [2].

Хебстер был настолько же в этом уверен, насколько убежден в необходимости отнестись к тому, что произошло, с таким же равнодушием, с каким взирали на это перваки. Профессор Клейнбохер заметил как-то, что перваки — ментальные алкоголики. Вот только для чего им так нужно заражать всех остальных приступами белой горячки?