Андрей Лазарчук - Сентиментальное путешествие на двухместной машине времени

Главное — пореже останавливаться.

Дашка топала гордо, и чувствовалось, что ей стоит больших сил не жалеть меня вслух.

Так прошел час. Потом — два и три. Тяжелее всего было начинать движение после отдыха.

Потом мы — вместе с тропой — стали пересекать снеговую линзу, и я провалился. Удача еще, что успел выдернуть альпеншток и, перехватив за середину, упасть на него грудью. Палка да рюкзак за спиной сработали как тормоз. Ноги, однако, болтались над пустотой, и сколько там — полметра или пять метров — сказать я не мог Если больше полутора — я не вылезу.

— Дашка! — предостерегающе крикнул я, и она обернулась. — Стой на месте! — когда она уже бросилась ко мне.

И все же реакция ее была хорошей и здравый смысл оставался где надо: она успела затормозить.

— Отойди чуть назад, — скомандовал я, и она отошла. — Сними рюкзак. Достань веревку. Свяжи петлю на конце. Кидай мне. Еще раз. Не замахивайся так сильно. Молодец.

Стараясь делать как можно меньше движений, я продел в петлю правую руку.

— Теперь разматывай веревку до сухой земли. Там вобьешь кол и закрепишь конец.

Стал мокнуть и мерзнуть живот. При моем провале полы шинели распахнулись Вещный консерватизм предков изумлял меня все время, сколько я занимался внераскопочной археологией. Никак нельзя сказать, что они не понимали своего удобства и комфорта. Но покрой и конструкция мужских панталон восемнадцатого-девятнадцатого веков — это нечто. Или флотская офицерская фуражка девятнадцатого-двадцатого — со всеми ее планками, пружинами и ватными вставками. Или солдатская шинель восемнадцатого-девятнадцатого-двадцатого-двадцать первого Современники писали, что это гениальное изобретение. Видимо, я просто чего-то еще не понял.

Дашка помахала мне рукой. Быстро она— Я присмотрелся и увидел, что там торчит пенек. А-атлично В пару движений выбрав слабину, я попытался вытащить себя.

Через десять минут я оставил эту затею Видимо, я вклинился в дыру так плотно, что сдвинуться мог только вместе с тоннами окружающего меня ужасно мокрого и тяжелого снега. Все попытки как-то расшатать себя в этой дыре приводили только к тому, что я проседал чуть глубже. Это было унизительно и страшно.

И — жарко. Пар от меня бил струями, и пот жрал глаза. И еще громко пыхтело и стучало в ушах.

Может быть, поэтому я не сразу понял, что Дашка уже не одна. Кто-то в черном стоял рядом с нею, подняв руку вверх — привлекая мое внимание.

Я кое-как проморгался, помахал рукой в ответ.

— Держитесь крепче! — повторил черный человек.

И я стал держаться крепче — Извините, — мягко проговорил спаситель, разглядывая мое запястье. — Трудно рассчитать силу в такой ситуации.

— Да о чем речь, — сказал я. — Просто ссадина. Затянется. Все заживает, и это заживет. Ерунда.

— Давайте я вам помогу. Тут идти еще с километр.

— Докуда?

— Там мой дом. Надеюсь, вы не откажете мне — побыть моим гостем?

Дашка дернула меня за рукав. Я взглянул на нее — она быстро-быстро кивала.

— Спасибо. Только, видите ли — Не беспокойтесь. Дарья мне уже все объяснила. У меня нет ни линии доставки, ни порта связи, ни нуль-Т. Так что вы никак не нарушите свойобет.

Он сказал это с неуловимой заминкой, а у меня вдруг словно открылись глаза.

Мой спаситель, высокий, широкоплечий, загорелый и по виду очень сильный человек одет был в черную монашескую рясу. На груди его висел грубый крест из темного дерева.

— Пойдемте, — с легкой усмешкой (или мне показалось?…) он забросил на одно плечо мой рюкзак, подхватил Дашкин — и зашагал по тропе. И мы, переглянувшись, тронулись следом, и вновь вначале я плавал в собственной боли, а потом будто бы вышел из нее, а она волоклась за мной следом, цеплялась и канючила Мы спустились к речке, перешли ее по простому крепкому мостику — и оказались у входа в неширокое ущельице; из ущелья катился ручей, прозрачный настолько, что казался дрёмой. Дном его были белые камни.

А через несколько минут ущельице расширилось, превратившись в маленькую долину, окаймленную зеленью. На этом берегу ручья прятался в соснах стандартный полевой модуль — Домбай-, совсем как в полевых лагерях Юнны — только на крыше вместо обязательных антенн топорщились черные панели древних фотовольтов. Возле дома лежал, припав на брюхо, элегантный серо-серебряный глайдер. А напротив, через ручей, я увидел стоящие в ряд невысокие каменные плитки — десять или двенадцать Может быть, сказалась усталость. Может быть, я слишком отвлекся на пейзаж и перестал смотреть под ноги— В общем, подвязанный ботинок мой несчастный разболтался, ослаб — и соскользнул с какого-то невидимого камушка в невидимую ямку. Вспышка боли была настолько яркой и резкой, что я не просто рухнул — а еще и заорал вдобавок.

Сознания я не терял, но несколько минут просто не мог ничего замечать кругом и ни о чем думать, кроме как о ноге, проклятой чертовой ноге Монах внес меня в дом на руках — это при моих-то без малого ста — и уложил прямо в прихожей (по совместительству — кухне) на жесткий топчан, крытый шерстяным одеялом. Дашка, подозрительно сопя, стянула ботинок со здоровой ноги, а потом стала помогать монаху высвобождать меня из шинели; стыдно, но я чуть сам не разревелся тогда и от боли, и от растроганности чувств. А потом монах решительно пресек все мои неуверенные возражения и разрезал повязку.

Что сказать? Гипс раскрошился и не держал. Сине-багровая опухоль выросла еще больше, стопа теперь формой своей напоминала коровье вымя.

— Прошу извинить— может оказаться больно Куда уж больнее, хотел сказать я, но подумал, что это будет враньем. Вполне может быть и больнее. Впрочем, руки монаха оказались бережными. Он не столько ощупывал, сколько слушал руками. Или смотрел — судя по его же реплике:

— Я вижу по крайней мере два перелома— вот — лодыжка, а вот — плюсневая Потом он поднял лицо, улыбнулся и сказал:

— Что я говорил, Леонид Андреевич?… и новые гости пожаловали Я запрокинул голову. В дверях, ведущих в одну из двух комнат — Домбая-, стоял высокий худощавый мужчина с котом на плече. Свет падал на него сзади, рисуя лишь силуэт. В следующую секунду кот мягко оттолкнулся, спрыгнул на пол, а с пола — мне на грудь.

— У-ух! — сказала Дашка. — Как его зовут?!

— Наполеоном, — ответил монах. — Но отзывается и на Бонни.

Кот сунул морду мне под мышку и мощно заурчал.

— Как тщательно он сегодня намывал гостей, — сказал человек в дверях знакомым голосом и вышел из пятна света, так что теперь я уже без сомнения узнал его.

— Здравствуйте, Леонид Андреевич. Мир тесен и странен — Простите— Я вас знаю?

— Вряд ли. Меня зовут Петр. Черышев. Мы встречались дважды — при довольно бурных обстоятельствах. Но — в толпе. Когда была утечка в лаборатории Галати. И еще на Радуге — Вы были на Радуге?