Н. Тасин - Катастрофа. Том I

Одни уверяли, что зоотавры налетели с севера, со стороны Бретани; другие, не менее достойные свидетели утверждали, что явились они с юга, со стороны Средиземного моря; по пришедшим позже сведениям из провинции, некоторые рыбаки клялись, что они собственными глазами видели, как зоотавры вынырнули из пучины морской и поднялись чудовищной, заслонившей все небо массой на воздух.

На вопрос, каков внешний вид зоотавров, ответы получались тоже крайне противоречивые. Пекарь Жак Рено из Парижа, который как раз в момент налета был в своей пекарне, заготовляя к утру свежий хлеб, уверял, что они напоминают гигантских крылатых быков с рыбьими хвостами. Содержатель ночного кабачка на Монмартре, толстяк Муано, наоборот, со свойственной ему горячностью утверждал, что зоотавры не что иное, как крылатые слоны, только таких чудовищных размеров, что слоны, которых он видал в Зоологическом саду, кажутся по сравнению с ними настоящими букашками.

— Видали вы когда-нибудь гигантскую черепаху? — пытался, в свою очередь, изобразить зоотавров аптекарь Пуаро, клятвенно уверявший, что один из них пролетел всего лишь в нескольких метрах над его головой в то время, как он, около половины второго ночи, возвращался с именин своего приятеля домой. — Ну, так вот: увеличьте мысленно эту гигантскую черепаху в 300, в 500, в 1000 раз, наделите ее огромными, длиной с эту площадь, крыльями — и вы получите точную копию зоотавра.

Но сосед аптекаря Пуаро, галантерейный торговец Пти-божан, жестоко спорил с ним, доказывая, что зоотавр ни капельки не похож на черепаху, что это ему, аптекарю, показалось с пьяных глаз, а что если уж сравнивать налетевших чудовищ с каким либо из известных людям животных, то уж скорее с китом, чем с черепахой.

— Вообразите себе гигантского, в несколько сот метров, кита, — разумеется, с крыльями, иначе он не мог бы летать: это и будет зоотавр. Я одного из них видал совсем близко, так как вот теперь вас вижу…

— Какой там кит! — возмущенно говорил переплетчик Кордье, который передержал в руках немало книг, считал себя, поэтому, человеком, понимающим толк в науке, и питал большую слабость к ученым словам. — Вы хотите знать, что такое зоотавр? Ну, так слушайте, я вам скажу: зоотавр — это фе-но-мен!

— То есть как феномен? — недоумевали слушатели.

— Вы понимаете, что такое зоотавр? Нет? Я тоже не понимаю. Самые знаменитые ученые тоже не понимают. Ну, а то, чего никто не понимает, в науке называется фе-но-мен! Теперь ясно?…

В общем, говорили мало, да и то вполголоса, точно боясь, что их подслушают нагнавшие на всех панический ужас зоотавры. Все были какие-то пришибленные, точно у всякого в доме был покойник. Да, в сущности, покойников было очень много: налет зоотавров стоил жизни тысячам людей в одном только Париже, и гробовщики едва справлялись с работой, как если бы по стране прошла смертоносная эпидемия. Часть зоотавров спустилась так низко, что задела крыши некоторых домов, от чего рухнули верхние этажи, похоронив под собой многих из жильцов. Немало народа, особенно среди женщин, стариков и детей, умерло от страха, — главным образом, в тех местах, где зоотавры пролетали совсем низко над землей.

Если почти никто толком не видел налетевших чудовищ, то все их слышали. Они наполнили землю таким шумом и грохотом, что разве только мертвые могли не услышать их. Вначале многим вообразилось, что это набег каких-то гигантских воздушных кораблей, вроде тех, какие имели место, судя по книгам и рассказам старожилов, в начале этого столетия, во время великой европейской войны. Но 90-летний Этьен Легран, который прекрасно помнил эту войну и никогда не упускал случая порассказать о ней, категорически заявил, что тут никакого сравнения быть не может.

— Почему? — приставали к нему представители трех следовавших одно за другим поколений, т. е. сыновья, внуки и правнуки.

Этьен Легран долго шамкал беззубым ртом, точно пытаясь определить вкус чего-то только что проглоченного им, долго качал, как игрушечный медведь, лысой, как колено, головой, наконец сказал:

— То что было тогда… все эти готы, цеппелины, Берты… ничто по сравнению со вчерашним… это как… как писк мышонка и… и….

Он добрых пять минут еще шамкал губами, пока, наконец, на выручку ему не пришел один из его многочисленных внуков.

— Рычанье льва? — спросил он.

Старик перестал шамкать и начал без конца кивать головой в знак того, что внук верно передал его мысль.

— Вот именно… Писк мышонка и… рычанье льва…

На другой день после налета в Париже появились тысячи испуганных людей, прибежавших из провинций. Кто мог, приехал по железной дороге, другие притащились на лошадях, ослах, даже на коровах, захватив с собой все, что могли. Забитые, пришибленные, не зная, куда идти и что делать, толклись они около вокзалов и на прилегающих улицах, еще более усиливая царившую в городе панику. От них совсем уж ничего нельзя было узнать толком, — такой суеверный, мистический ужас нагнал на них налет зоотавров.

То и дело слышны были рассказы о жертвах минувшей ночи, о разрушенных домах, церквах и даже целых деревнях. Уверяли даже, что город Блуа, который подвергся налету нескольких зоотавров, превращен в груду развалин, похоронивших под собой добрую половину населения. Те, которые чудом уцелели, бежали куда глаза глядят, большей частью пешком, так как вокзал и железнодорожная линия были разрушены, а вьючной скот почти весь погиб.

Какой-то кюре из Бретани, грязный, оборванный, мало чем отличавшийся от крестьян, с которыми он приехал, собирал вокруг себя толпы народа и замогильным, глухим голосом, воздевая руки к небу, говорил о том, что это кара Господня за грехи человеческие, что чаша терпения Божия переполнилась и что пробил час Страшного суда.

— Кайтесь, грешники! — взывал он, грозя толпе корявым и узловатым грязным пальцем. — Кайтесь, ибо не только дни, но и часы ваши сочтены. Те, которых вы в ослеплении своем принимаете за налетевших с Марса чудовищ, суть аггелы Божии, явившиеся на нашу грешную землю, чтобы творить святую волю Его.

Толпа смотрела на угрожающий палец кюре, слушала его угрожающие речи, ежилась под взорами его лихорадочно блестевших глаз и сокрушенно вздыхала. Многие шептали молитвы и истово крестились. Женщины причитали и вытирали передниками слезы, а дети, которых они носили на руках или которые цеплялись за их юбки, со страхом смотрели на черного сердитого дядю, который все чем-то пугал, и с громким плачем просились домой.

Такие проповедники стали появляться все чаще. В разных концах города они собирали толпы народа, говорили о каре Божьей, о светопреставлении и призывали к покаянию. Церкви, особенно на окраинах, в кварталах, населенных беднотой, были битком набиты, точно люди видели в них единственное надежное убежище в эти роковые часы; здесь тоже раздавались проповеди о пришествии Страшного суда и необходимости великого, последнего покаяния.