Абрахам Меррит - Последний поэт и роботы

Старый дом начал трескаться и обрушился. Гораздо быстрее, чем под действием стихий. Среди развалин его фундамента выросли деревья; и поле, так странно выровненное, тоже заросло деревьями. За несколько коротких лет вся местность превратилась в глухой молчаливый лес; только изредка слышался рев пролетающей вверху ракеты да песни птиц, которые нашли здесь убежище.

Но глубоко под землей, в пещерах, царили музыка и пение, веселье и красота. Легкие нимфы кружили под маленькими лунами. Пан играл на свирели. Соревновались древние жнецы под миниатюрными солнцами. Рос и зрел виноград, его давили, и вакханки пили красное и пурпурное вино, засыпая наконец в объятиях фавнов и сатиров. Ореады танцевали в бледных лунных лучах, и изредка кентавры исполняли древние танцы под топот своих копыт на поросшей мхом почве. Здесь снова жила старая Земля.

Народный слушал, как пьяный Александр хвастает перед Таис в великолепии завоеванного Персеполиса; слышал треск пламени, по капризу куртизанки уничтожившего этот город. Он смотрел на осажденную Трою и вместе с Гомером подсчитывал корабли ахейцев, вытащенные на берег у стен Трои, или вместе с Геродотом смотрел, как маршируют племена под командой Ксеркса: каспийцы в своих плащах из шкур и с луками из тростника; эфиопы в шкурах леопардов с копьями из рогов антилопы; ливийцы в кожаной одежде, с копьями, закаленными в огне; фракийцы с лисьими мордами на головах; племена в шлемах из дерева и в шлемах из человеческих черепов. Для него снова разыгрывались элевсинские мистерии и мистерии Осириса, он смотрел, как фракийские женщины на куски разрывают Орфея, первого великого музыканта. По своей воле он мог видеть расцвет и падение империи ацтеков и империи инков; возлюбленный Цезарь снова погибал в римском сенате; он видел лучников Азенкура или американцев при Бельвуде. Все, что создал человек: стихи, исторические записи, философские и научные работы — все его странной формы механизмы могли восстановить перед ним, превращая слова в образы, реальные, как живое существо.

Он был последним и величайшим поэтом — но он также был последним и величайшим музыкантом. Он мог вызвать к жизни песни древнего Египта или напевы еще более древнего Ура. Мелодии матери-земли, выливавшиеся из души Мусоргского, гармония глухого уха Бетховена, песни и рапсодии из сердца Шопена. Он мог сделать больше, чем просто восстановить музыку прошлого. Он был хозяином звука. Для него реальной была музыка сфер. Он мог взять лучи звезд и планет и свить из них симфонии. Или превратить солнечные лучи в золотые звуки, каких не мог создать никакой земной оркестр. А серебряная музыка луны — сладкая музыка весенней луны, глубокая музыка луны жатвы, хрупкая хрустальная музыка зимней луны в арпеджио метеоров — он мог свивать такие ноты, каких не слышало человеческое ухо.

Так Народный, последний и величайший поэт, последний и величайший композитор, последний и величайший художник — и не по-человечески, но величайший ученый — жил с десятью избранными в своих пещерах. А поверхность земли и всех, кто жил на ней, передал аду…

Разве что случится что-нибудь такое, что будет угрожать его раю.

Сознавая возможность такой опасности, он создал механизмы, которые доносили до его глаз и ушей, что происходило на земной поверхности. Время от времени он забавлялся этими известиями.

Так совпало, что в ту ночь, когда Исказитель Пространства нанес свой удар по космическим кораблям и вышвырнул часть огромного кратера Коперника в другое измерение, Народный сплетал лучи Луны, Юпитера и Сатурна в бетховенскую Лунную сонату. Луна была четырехдневным полумесяцем, Юпитер только зарождался, а Сатурн висел, как подвеска под луком. Вскоре по небу проплывет Орион, и яркий Регул, и красный Альдебаран, Глаз Быка, и они добавят новые ноты звездного света, превращенного в звук.

И вдруг свитый ритм разорвался — отвратительно. Опустошительный невероятный диссонанс вторгся в пещеру. Нимфы, томно танцевавшие под музыку, задрожали, как туман под внезапным ударом ветра, и исчезли; маленькие луны мигнули и погасли. Инструменты замерли. И Народный почувствовал, будто его ударили.

Через некоторое время маленькие луны загорелись снова, но тускло, а из тональных механизмов донеслись разбитые изуродованные звуки. Народный зашевелился и сел, его худое широкоскулое лицо приобрело еще более сатанинское выражение, чем обычно. Нервы его оцепенели, потом они начали оживать, и он ощутил сильную боль. Он сидел, борясь с болью, пока не смог позвать на помощь. Ему ответил один из китайцев, и вскоре Народный пришел в себя.

Он сказал:

— Это пространственное искажение, Лао. И ничего подобного раньше я не знал. Оно пришло с лучами, я в этом уверен. Посмотрим на Луну.

Они прошли в другую пещеру и остановились перед огромным телевизионным экраном. Нацелили его, на нем появилась Луна, она быстро увеличивалась, как будто ее бросили им навстречу. Потом на экране появился космический корабль, летящий к Земле. Они сфокусировались на нем, и он раскрылся перед ними; они обыскали корабль и оказались в контрольной рубке, где сидели Бартоломью, Джеймс Тарвиш и Мартин, глядя на быстро увеличивающуюся в небе Землю. Народный и китаец смотрели на них, читая речь по губам. Тарвиш сказал:

— Когда мы вызовем Землю, Мартин? Роботы будут следить за нами повсюду. Они позаботятся, чтобы мы были уничтожены, прежде чем сможем передать свое послание или предупреждение миру. Они контролируют правительства — по крайней мере достаточно, чтобы схватить нас при посадке. А если мы сумеем уйти и соберем вокруг себя людей, это означает гражданскую войну, а это в свою очередь означает фатальное промедление в строительстве космического флота — даже если мы победим.

Мартин ответил:

— Мы должны благополучно приземлиться, уйти от роботов, найти способ управлять ими или уничтожить их. Боже, Тарвиш, вы видели, что делает этот дьявол, которого называют Исказитель Пространства. Он выбросил из нашего измерения кратер, как мальчишка бросает камень в пруд!

Бартоломью сказал:

— Он может взять Землю и разбить ее на кусочки…

Народный и Лао переглянулись. Народный сказал:

— Достаточно. Мы знаем. — Китаец кивнул. Народный сказал: — Я полагаю. они достигнут Земли через четыре часа. — Опять Лао кивнул. Народный продолжал: — Мы поговорим с ними, Лао; хотя я считал, что с человечеством мы покончили. Но мне не нравится то, что они так причудливо называют Исказителем Пространства, потому что он испортил мою музыку.

Они принесли экран меньшего размера и установили его перед большим. Сориентировали относительно летящего корабля и встали перед ним. Меньший экран покрылся светящимися голубыми вихрями; вихри собрались вместе и превратились в огромный конус, который потянулся к большому экрану, как будто их разделяли не футы, а тысячи миль. И когда конец конуса коснулся отраженной на экране контрольной рубки космического корабля, Тарвиш воскликнул: