Борис Циммерман - Чужая жизнь

— Я, конечно, не вправе требовать от вас отчета, но это так неожиданно… ваш отъезд в Гонолулу…

Уинстон Босс мягко улыбнулся и приятным грудным голосом ответил:

— Вы слышали, конечно, мистер Бенслей, о метеоре в 258 кг весом, упавшим во Флориде, в 45 км к западу от Джексонвилля?

— Конечно! Я знаю даже, что этот метеорит в специальном вагоне был доставлен и Нью-Йорк и поступил в ваши собственные руки для исследований.

— Но о результатах этих исследований вы, вероятно, ничего не знаете?

— Абсолютно… так как вы не потрудились сообщить мне об этом. Наоборот, ваши опыты вы облекли завесой строжайшей тайны.

— Сегодня я приподниму краешек этой завесы. Дело в том, что во внутренних пластах аэролита из Джэксонвилля я нашел одноклеточный организм.

— Нашли организм? — слегка недоверчиво и как будто даже испуганно вскинул стекла пенснэ Венслей. — Вот так повезло!

— Да… Это представитель фауны какой-то далекой планеты. Вы понимаете; на осколке неизвестного нам мира он совершил путешествие в мою лабораторию.

Уинстон Босс снова улыбнулся и небрежно вскинул глаза к гигантской рекламе, бороздившей небо ослепительно белыми огнями и затмевавшей робкий блеск далеких звезд.

Нью-Йорк бешено носился вокруг их и над ними. Свистки быстрого, как ракета, поезда электрической железной дороги падали на них сверху и мгновенно терялись где-то вдали. Непрерывная цепь таксомоторов ползла сбоку, оглашал воздух надоедливым звуком сирен. Лавина голов струилась плотным рядом вдоль сияющих витрин. Световые рекламы бесконечной вереницей терялись в недосягаемой глуби, озаряя феерическими отблесками монолитные небоскребы Бродвэя[1].

— Но я не пойму, в какой связи находится ваше открытие и этот неожиданный отъезд?

— Дорогой Венслей… видите ли… сам факт открытия простейшего на метеорите ничего особенно ценного, на мой взгляд, не представляет. Но я уверен, что это неважное открытие приведет к целому ряду грандиознейших и удивительнейших явлений. Каких — я только догадываюсь. И вы простите мне тайну этих догадок! Я должен произвести ряд опытов… И мне так кажется, моя вилла на Гавайских островах будет самым лучшим местом для опытов. Теперь вам понятен мой отъезд? Да? Я очень рад! Я хотел бы все таки, мистер Венслей, чтобы все сказанное сегодня осталось между нами!

— О-о, не беспокойтесь… Даю слово…

Венслей говорил не совсем спокойным голосом. Он был взволнован и рука его слегка дрожала, когда они прощались у Двадцать Первой авеню.

Рассеянно размахивая длинными руками, Венслей часто натыкался на встречных и тогда топотом бормотал: — Извините, мистер!

Такси № 82 563 мчал Босса вдоль прямой, как стрела, Парк авеню.

Незримыми нитями прикованные друг к другу, бродили в пустоте вселенной Земля вокруг Солнца и Солнце вокруг Земли. Стрелка часов многократно повторяла свой скучный обход, и падали сорванные листки календаря. Час за часом, день за днем, год за годом уплывало время в безвозвратное прошлое. Более двадцати пяти лет прошло с того дня, когда Уинстон Босс и Тэд Венслей беседовали в сияющей огнями гуще Бродвэя.

И как многие тысячи раз раньше, мчался в этот день нью-йоркский экспресс по направлению к Трентону. В туманной дали позади, в облаках дыма, таяли вершины нью-йоркских небоскребов. Бесчисленные кровли пригородов однообразной чредой уносились вдаль.

Двое пожилых людей беседовали в отдельном купэ первого класса. Венслей сгорбился и оброс густой бородой. Черные и густые волосы Босса стали белыми, как снег. Но каждый

из них в сильно постаревшем лице другого находили многие из тех черт, которые были основательно изучены ими друг у друга двадцать пять лет назад.

— …Итак, у нас три часа свободного времени. Я с удовольствием выслушаю вас, — сказал Венслей, закуривая сигару.

— Я готов, мистер Венслей! Но, боюсь, вы не поверите мне. Это удивительная история, и у меня нет никаких доказательств…

Венслей вскинул на него слегка усталые, напряженные глаза.

— Двадцать пять лет, проведенные вами в Гонолулу, — лучшее доказательство, — сказал он сквозь облако дыма.

— Это был маленький сморщенный комочек, величиною с булавочную головку. Я извлек его из небольшой пустоты в виде пузырька в самом центре метеора. Он был совершенно сух и весил около 1/10 мг. Формою он несколько напоминал тихоходку, но только у него были свои мелкие особенности, хотя бы в виде длинных и узких присосок. Я назвал его космозоидом.

Искра жизни не угасла в нем. Жар раскаленного метеора едва коснулся его, так как он находился во внутренних слоях. Впрочем, как я потом выяснил, он был мало чувствителен даже к довольно значительным температурным колебаниям. В кипящей воде он чувствовал себя великолепно!

Я поместил его в питательный раствор. Он весь набух, складки расправились, и длинные щупальцы ритмически закачались над его шарообразным тельцем. Через несколько минут я заметил в растворе множество змеящихся тускло мерцающих нитей. Это было его потомство. Еще на «Миоваре» мне пришлось завести большую цилиндрическую ванну, которая вскоре кишмя-кишела странными, невероятно быстрыми существами. Кое-где мелькали пузырчатые тельца космозоидов, но они были вялы и медленны в движениях и совершенно терялись в массе жгутиковидных тел, опутанных длинными розовыми нитями.

Крошечный бассейн моей виллы в окрестностях Гонолулу не мог вместить всего множества странных существ, и мне пришлось хлопотать над постройкой другого колоссального бассейна, величиною с маленькое озеро. И там, в темной воде, мелькали длинные змеящиеся тела со множеством самых невероятных особенностей. Их были тысячи, миллионы, миллиарды, и число их увеличивалось с каждой секундой. Я пробудил искру жизни, и пламя ее ширилось с каждым мгновением. Словно бесконечной нитью, быстро и неумолимо, раскатывался задетый клубок.

Огражденный двойным частоколом и густой рощей, охраняемый дюжиной крепкотелых чистокровных конаков, часами просиживал я у этого колоссального вместилища жизни. И вместе с горячим, восторженным трепетом щемящее, обостренное чувство вползало мне в сердце. Меня пугал этот бурный, неудержимый рост, пугала быстрота и цепкость жизненных сил. Но все это было ничем по сравнению с той гордостью, которая наполняла меня: мой прогноз блестяще оправдывался. Поток жизни быстро и неудержимо проносился перед моими глазами. Я был свидетелем рождения и смерти множества поколений. Над грудами мертвых телец роились новые создания. Я замечал, как незаметные отличия становились с течением времени резкими, как стирались звенья, объединявшие отдельные виды, как из поколения в поколение менялись краски, форма, величина. И для всех этих изменений требовалось ничтожно мало времени: жизнь миллионов поколений втискивалась в узкие пределы двух-трех часов. Вы понимаете, как бесконечно коротко было существование и как бесконечно быстро было созревание каждой отдельной твари. Трудно было проследить за столь быстрым ростом. Жизнь каждого существа ускользала, растворяясь во мгновении, и не его изменения с возрастом, а изменения всей массы подобных ему от поколения к поколению улавливались глазами.