Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Кесрит

Регулы, к несчастью, были не в силах приспособиться к новой тактике. Они обладали безграничной, практически абсолютной памятью. Они никогда не забывали свершившихся фактов, но грядущие события обычно ставили их в тупик: регулы были не в состоянии строить планы на будущее. Раньше регулы полностью полагались на мри в вопросах личной безопасности, а способность мри к предвидению — ибо мри обладали воображением — компенсировала бессилие регулов перед неведомым. Но в последнее время война начала уносить жизни регулов и наносить урон их собственности, поэтому они решили взять управление в свои неопытные руки. Основываясь на собственных оценках и представлениях, регулы отдавали приказы на проведение боевых операций, заранее обреченных на провал.

Мри повиновались из благородства.

Мри гибли тысячами из благородства.

В этом мире, в Доме, жило только тринадцать мри. Двое были молоды. Остальные определяли политику. Это был совет старейшин, ветеранов. Много лет назад в Доме было не менее двух тысяч одних только келов. Сейчас же от них осталась лишь крохотная горстка, остальные ушли на войну, навстречу смерти.

И их война была проиграна регулами, которые запросили мира у землян.

Сатель окинул взглядом этих старых кел'ейнов, настолько старых, что они уже давно пережили срок, отпущенный воинам. Память их хранила так много событий, что они уже приближались по объему знаний к сен'ейнам. Они были Мужьями Матери, наставниками по боевому искусству, когда здесь еще были дети Катов, которых следовало учить. Среди них была и Пасева — единственная женщина-кел, оставшаяся в живых. В искусстве владения оружием она уступала только самому Эддану. Здесь были Дахача и Сайрен из Нисрена, Палази и Кварас, и Лит из Гурагена. Они покинули свой вымерший Дом и были приняты Матерью этого Дома, как Мужья. Были здесь Лирен и Дебас, родные братья из другого вымершего Дома. Все они принадлежали к тем временам, которые уже прошли и которых Народу уже не суждено увидеть вновь. Сатель чувствовал их печаль, ощущал, как передается она животным, которые беспокойно завозились в тени за их спинами. Животные, которые звались дусами, не питали дружеских чувств ни к одной касте, кроме воинов-келов. Дус Эддана презрительно обнюхал золотую мантию ученого, но придвинулся к нему поближе и бесстыдно подставил свой толстый лохматый бок, чтобы его почесали.

— Эддан, — сказал Сатель, поглаживая теплое плечо зверя. — Я должен также сказать тебе, что, судя по всему, наши хозяева уступят землянам эту планету, если те потребуют ее при заключении мирного договора.

— Это уж слишком большая уступка, — заметил Эддан.

— Не слишком, если принять во внимание последние новости. Говорят, что земляне наступают по всему фронту, верховные регулы полностью деморализованы. Превосходство землян настолько велико, что они в состоянии захватить любую спорную территорию. Они уже взяли Элаг.

Наступила тишина. Где-то в башне хлопнула дверь. Эддан вздрогнул, но это выразилось только в движении его тонких пальцев.

— Да, земляне наверняка потребуют эту планету. Они не упускают ни малейшей возможности для мести. И регулы оставили нас безо всякой защиты.

— Чудовищно! — пылко воскликнула Пасева. — Боги! Вовсе не было необходимости оставлять Элаг. Мы могли бы удержать его… отбросить землян, если бы у нас было оружие.

Сатель безнадежно махнул рукой.

— Возможно. Но для кого удерживать Элаг? Регулы бежали, прихватив с собой все свое оружие и взяв под свой контроль корабли. Теперь мы — Кесрит — стали границей. Ты прав, Эддан. Скорее всего, регулы не собираются оказывать здесь сопротивление, да это и неразумно. Но мы сделали все, что было в наших силах. Мы советовали, мы предупреждали — и если те, кто нанял нас, отказались принять наши советы, то единственное, что мы в состоянии сделать теперь, — это прикрыть их отступление. Они решили воевать сами, не слушая наших советов. Теперь они проиграли свою войну, а не мы. Эта война перестала быть нашей много лет назад. И мы в этом не виноваты. Можем сказать это с уверенностью. Сейчас уже ничего не исправить.

— Но ведь надо было действовать раньше, — настаивала Пасева.

— Сены неоднократно пытались образумить хозяев. Мы предлагали свои услуги и советы согласно старинному договору. Мы не могли… — Сатель услышал шаги спускающегося по лестнице юноши, и этот звук сбил его с мысли. Он машинально окинул взглядом холл, и тут снизу донесся грохот захлопнувшейся двери. Эхо прокатилось по всему Дому. Сатель бросил на Эддана взгляд, полный отчаяния. — Неужели ни один из вас не сходит и не поговорит с ним?

Эддан пожал плечами. Самолюбие его было уязвлено, и Сатель знал об этом. Он злоупотребил их дружескими и родственными отношениями и вышел далеко за пределы дозволенного, высказав этот протест. Сатель любил Ньюна. Все любили его. Но поведение кела, даже неправильное, неразумное, не подвергалось обсуждению. Их автономия была священной. Только сама Мать могла вторгаться в вотчину Эддана.

— Тебе не кажется, что у Ньюна есть на то свои причины? — спокойно спросил Эддан. — Всю жизнь он готовился к этой войне. Он не дитя старого времени, как мы, но теперь он не в состоянии приспособиться и к новым временам. Ты все отнял у него. Что же ты ждешь от Ньюна, сен Сатель?

Сатель опустил голову. Ему нечего было возразить. Он понимал, что Эддан прав, и попытался взглянуть на сложившуюся ситуацию глазами юного кел'ена. Никто не мог навязывать свою волю Келам или ждать от них размышлений о будущем — эти люди жили одним днем, коротким и полным страстей, у них не было ни прошлого, ни будущего. Такова была цена их свободы. Они могли покинуть Дом в любой момент и жить среди ци'мри. Келы знали свое место. Если сен'ен пытался прочесть им нотацию, они могли опустить голову и уйти, не дослушав. Им было нечего отвечать. И разрушать покой их разума было бесчеловечно; знание, не подкрепленное могуществом — самый горький удел.

— Мне кажется, что я рассказал тебе все, что мне известно на данный момент, — заговорил наконец Сатель. — Если поступят свежие новости, я дам тебе знать. — Он молча поднялся, поправил свою мантию, отпрянув от инстинктивно оскаленных зубов дуса. Зверь потянулся к его лодыжке. Он не имел враждебных намерений, но укусить мог. Дусы не выказывали расположения ни к кому, кроме кел'ейнов. Сатель остановился и взглянул на Эддана. Тот ласковым движением руки успокоил зверя.

Сатель с опаской обошел страшные челюсти дуса и бросил прощальный взгляд на Эддана. Но тот смотрел в сторону, словно ему было все равно, уходит он или остается. Сатель не хотел при всех заострять на этом внимание. Он знал своего двоюродного брата и понимал, что эта размолвка вызвана именно их родством. На людях они всегда старались держаться подчеркнуто официально, не нарушать этикета. Такая ситуация возникала всякий раз, когда родственники попадали в разные касты: всегда страдала гордость того, кто принадлежал к низшей касте.