Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 6

Работа часто отрывает маму от дома, и мне волей-неволей приходится опекать братца. Я утешаюсь тем, что для меня — это хорошая практика: как же я буду заправлять космическим кораблем, если не смогу приручить шестилетнего дикаря. Мама говорит, что, если начальник бьет подчиненных по головам гаечным ключом, он, чаще всего, неправ. Так что я стараюсь не применять силу к нашему юному нигилисту, тем более что с Кларком это небезопасно. Весит он не меньше меня и не брезгует грязными приемами.

Мы с Кларком появились на свет именно из-за маминой работы на Деймосе. Она твердо решила закончить строительство в срок, а папа, выпускник Арес-Университета и гуггенхеймовский стипендиат, с еще большим упорством дрался за каждый камешек древних марсианских строений, и ему было наплевать на строительство и его сроки. Папа с мамой так враждовали, что вскоре уже не могли жить друг без друга. В конце концов они поженились, а потом пошли дети.

Па с мамой ориентированы в разные стороны: его интересует прошлое, а ее — будущее: она ведь сама его строит. У Па есть звание профессора земной истории, но его настоящая любовь — история Марса, особенно то, что было 50 миллионов лет назад. Но не подумайте, Па не какой-нибудь засушенный «проф», занятый только высокими материями. Ему еще не было моих лет, а он уже сражался за Революцию и потерял руку во время ночного штурма здания Компании. Но и с одной рукой он стреляет без промаха.

И, наконец, последний член нашего семейства — дядя Том, брат моего деда по отцовской линии. Сам себя он называет нахлебником. Действительно, за работой его увидишь не часто, но ведь он состарился еще до моего рождения. Как и папа, он — ветеран Революции, в прошлом — Командир Марсианского Легиона и Старший Сенатор Республики. Сейчас он отошел и от политики, и от Легиона, и от работы в выборных органах. Вместо этого он ошивается в Клубе Стервятников, где играет в пинокль с такими же осколками славного прошлого. Пожалуй, из нашей семьи он мне ближе всех: он не такой целеустремленный, как мои родители, и не так занят; у него всегда есть время поболтать со мной. Ко всему прочему, в нем сидит маленький чертенок, то и дело совлекающий его с пути истинного. Дядя Том говорит, что мой чертенок побольше и посильнее, поэтому он и относится сочувственно к моим проблемам. Сама я предпочитаю замять этот вопрос.

Вот такая у меня семья, и все мы собираемся слетать на Землю. Ой, я забыла еще троих детей. Но они, пожалуй, не считаются, то-то я о них и не вспомнила. Когда папа с мамой поженились, Бюро ДЭГ (Демография, Экология, Генетика) дало им разрешение на пятерых детей. Им разрешили бы и семерых. Вы, наверное, уже поняли, что в марсианском обществе они котируются довольно высоко.

Но мама твердо заявила, что пятеро детей — максимум, на больше у нее времени не хватит, и родила всех нас в самые сжатые сроки. При этом она работала в Бюро Планетной Инженерии, чтобы не умереть со скуки. А потом заморозила одного за другим всех своих детишек. Всех, кроме меня; я-то была первой.

Кларк два года провел при глубоком минусе, а то был бы моим ровесником. Конечно, время гибернации не считается: официально Кларк родился в тот день, когда его разморозили. Помню, я страшно ревновала. Мама тогда вернулась с разведки Юноны и сразу же занялась Кларком, а мне это казалось ужасной несправедливостью.

Дядя Том помог мне смириться с этим, он-то никогда не забывал приласкать меня. Теперь я, конечно, больше не ревную к Кларку — просто здорово устала от него.

Так что под зданием ясель в Марсополисе дожидаются своего часа Гамма, Дельта и Эпсилон. Вернувшись с Земли, мы разморозим кого-то из них и дадим настоящее имя. Мама хочет разом ревитализовать Гамму и Эпсилон (они девочки), а мальчика Дельту запустить не раньше, чем девочки научатся помогать по дому. Папа же говорит, что это несправедливо: Дельта имеет все права быть старше Эпсилон по естественному праву первородства. А мама отвечает, что это — благоговение перед прецедентом, и недурно бы папе оставить эти пережитки прошлого в кампусе и не тащить домой.

Папа упрекает маму в абсолютной бесчувственности, а мама соглашается и говорит, что чувства только мешают разумному решению проблемы. «Ладно, будем разумными, — говорит тогда Па. — Старшие сестры или подавят личность ребенка, или вконец его избалуют».

Мама называет папину гипотезу ненаучной и нелогичной. Па говорит, что она собирается увильнуть от своих обязанностей, подменив воспитание серийным производством, и мама радостно соглашается с этим, а потом спрашивает: «Отчего бы не применять в семейной жизни апробированные технологические принципы?»

Па оставляет вопрос висеть в воздухе и со вкусом описывает, какое любопытное зрелище явят собой две одинаковые девчушки… Назвать их надо будет Маргарэт и Марго, а в домашнем обиходе звать Пэг и Мэг.

Однажды Кларк шепнул мне: «А зачем их размораживать? Не лучше ли забраться туда ночью и открыть вентили, будто случилась авария?»

Я велела ему прополоскать рот синильной кислотой и посоветовала не говорить ничего такого при папе. Представляю, какую трепку задал бы ему папочка. Хоть он и историк, но в педагогике следует самоновейшим принципам: всякий раз, когда нужно, чтобы урок не забылся, он закрепляет информацию в коре больших полушарий при помощи болевых ощущений. «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка», — говорит он.

Я с величайшей готовностью усваиваю новые навыки. Очень рано я научилась предвидеть неприятные случайности и избегать приложения к себе папочкиной педагогики вкупе с его рукой. Другое дело — Кларк: если его треснуть дубинкой, он и внимания на вас не обратит.

В общем, дело идет к тому, что скоро у нас будут сестрички-двойняшки. Но меня это не колышет — для девушки моих лет вполне достаточно одного Кларка. Когда они вырастут настолько, чтобы досаждать мне, я уже буду довольно далеко.

Привет, Под!

Ты, значит, возомнила, что я не смогу прочесть твои каракули, разительно похожие на червоточину. Много ты обо мне знаешь! Так вот, Подди (о, простите, я хотел сказать — Капитан Подкейн Фрайз, Славный Разведчик Дальнего Космоса, повелительница мужчин)… так вот, дорогая капитан Подди, надо думать, ты никогда этого не прочтешь — тебе и в голову не придет, что я разгадал твой «шифр» и пишу комментарий на широких полях твоего мемуара.

К твоему сведению, дорогая сестрица, я читаю на староанглийском не хуже, чем на орто. Не так уж это трудно. Я его выучил, когда обнаружил, что миллионы интересных книг никогда с него не переводились. Свои таланты я предпочел держать в рукаве: так оно спокойнее, а то кто-нибудь непременно запретит тебе заниматься любимым делом. Родная сестра, например.