Кен Лю - Королевские милости

Рядом с движущейся платформой шли солдаты, которые бросали в толпу безделушки: декоративные узлы в стиле Ксаны, сделанные из кусочков разноцветной бечевки, знак Семи королевств. Узлы символизировали процветание и удачу, и зрители изо всех сил старались заполучить чудесное напоминание о замечательном дне.

На юге замки Кокру, поля сорго и риса, светлые и темные:Красные – в честь боевой славы; белые – как гордая Рапа; черные – как скорбная Кана.

Зрители закричали с особенным восторгом, услышав строки, посвященные их родине.

На западе прекрасный Аму, сокровищница Тутутики,Сияющее изящество филигранных городов, окруженных двумя голубыми озерами.

На востоке блистающий Ган, где процветает торговля Тацзу, знаменитый своими играми,Богатый, как дары моря, образованный, как ученые в серых туниках.

За певцами снова шли солдаты, которые несли великолепные знамена, украшенные изображениями чудес Семи королевств: лунное сияние покрытых снегом отрогов горы Киджи; косяки рыбы, искрящиеся в озере Тутутика на восходе; всплывающие на поверхность крубены и киты, виды побережья Волчьей Лапы; радостные толпы на широких улицах Пэна, столицы; серьезные ученые мужи, обсуждающие политику с мудрым, всезнающим императором…

На северо-западе возвышенные хаанцы, философский форум,Способный увидеть пути богов на желтых ракушках Луто.В середине окруженная лесами Рима, где солнечный светПронизывает древние кроны и на землю падают тени,Острые, словно черный клинок Фитовео.

И между каждым куплетом толпа пела вместе с певцами:

Мы склоняем головы, склоняем головы, склоняем головыПеред великим Ксаной, повелителем воздуха.Зачем противиться, зачем сопротивляться лорду Киджи,Зачем соперничать, если мы не можем одержать победу?

Если рабские слова кого-то и беспокоили в толпе Кокру, многие из которой сражались с захватчиками из Ксаны менее дюжины лет назад, их ропот заглушило мощное пение остальных. Гипнотическое монотонное плетение звуков обладало собственной силой, словно повторение слов придавало им убедительность и делало истинными.

Но толпа еще не получила полного удовлетворения от зрелища, на которое собралась. Люди не видели главного участника шествия: императора.

Белая птица была уже заметно ближе. Ее крылья казались широкими и длинными, точно лопасти ветряных мельниц Дзуди, что помогали поднимать воду из глубоких колодцев и качать в дома богатых горожан, – слишком большими, чтобы принадлежать обычному орлу или стервятнику. Зрители начали поглядывать вверх и спрашивать себя: быть может, это гигантский сокол-минген, который пролетел более тысячи миль от своего дома на далеком острове Руи и которого специально выпустили здесь императорские дрессировщики, чтобы произвести впечатление на толпу?

Однако императорский шпион, прятавшийся среди зрителей, посмотрел на птицу, нахмурил брови, потом повернулся и начал пробиваться сквозь толпу к временной трибуне, где собрались местные чиновники.

Предвкушение потрясающего зрелища только усилилось, когда мимо прошли императорские стражники, маршировавшие, точно колонны механических людей: глаза устремлены в одну точку, руки и ноги двигаются в едином ритме, словно это марионетки, которыми управляет одна пара рук. Их дисциплина и порядок резко контрастировали с непринужденными танцорами, прошедшими ранее.

После короткой паузы зрители одобрительно взревели, совершенно позабыв, что именно эта армия уничтожила солдат Кокру и опозорила ее прежнюю аристократию. Толпа хотела увидеть зрелище, ей нравились блистающие доспехи и военное великолепие.

Птица приближалась.

– Уже близко! Уже близко!

Два четырнадцатилетних мальчика проталкивались сквозь плотную толпу, точно пара жеребцов, по полю сахарного тростника.

Первым шел Куни Гару, с прямыми длинными черными волосами, завязанными в узел в стиле учеников частных академий, коренастый – не толстый, но мускулистый, с сильными руками и бедрами. Его глаза, удлиненные и узкие, как у большинства жителей Кокру, светились умом и лукавством. Он даже не пытался вести себя вежливо, расталкивая локтями мужчин и женщин, чтобы поскорее пробраться вперед, и ему вслед неслись стоны и проклятия.

За ним следовал Рин Кода, долговязый и нервный, как чайка, летящая с попутным ветром за кормой корабля, и бормотал извинения разъяренным мужчинам и женщинам, которым приходилось расступаться перед его другом.

– Куни, я думаю, будет нормально, если мы останемся позади толпы, – сказал Рин. – Я правда считаю, что это не самая хорошая идея.

– Тогда не думай, – ответил Куни. – Твоя главная проблема в том, что ты слишком много думаешь. А ты просто делай.

– Наставник Лоинг говорил иначе: боги хотят, чтобы мы сначала думали и только потом действовали.

Рин поморщился и уклонился в сторону, когда один из мужчин выругался и попытался его ударить.

– Никто не знает, чего хотят боги. – Куни двигался вперед не оглядываясь. – Даже наставник Лоинг.

Наконец они выбрались из плотной толпы и оказались рядом с дорогой, возле проведенных мелом белых линий, за которые зрителям запрещалось заступать.

– Вот это называется «хороший вид», – заявил Куни, глубоко вдохнув и оглянувшись по сторонам, а потом, когда мимо них прошли последние полуобнаженные танцовщицы из Фачи, одобрительно присвистнул: – Теперь я понимаю, как хорошо быть императором.

– Замолчи! Неужели в тюрьму хочешь?

Рин нервно огляделся, не обратил ли кто-нибудь на них внимание: Куни частенько говорил ужасные вещи, которые можно было легко принять за измену.

– Ну разве не лучше находиться здесь, чем сидеть в классе, вырезать из воска логограммы и учить наизусть «Трактат о нравственности» Кона Фиджи? – сказал Куни и положил руку на плечи Рина. – Ну признайся: ты рад, что пошел со мной?

Наставник Лоинг заявил, что не станет закрывать школу ради процессии, потому что император не хотел, чтобы дети прервали занятия, но Рин подозревал, что Лоинг принял такое решение из-за того, что ему не нравился император. Впрочем, нельзя сказать, что в основной своей массе жители Дзуди императора любили.

– Наставник Лоинг совершенно точно не одобрил бы это, – сказал Рин, хотя и сам не мог оторвать взгляда от танцовщиц в вуалях.

Куни рассмеялся.

– Если наставник отходит нас тростью за то, что прогуляли три дня занятий, давай получим за это удовольствие.

– Вот только ты всегда умудряешься придумать умные объяснения и избежать наказания, а я получаю в двойном размере!