Иэн Макдональд - Убежище
Главная тема частной аудиенции трайнийской делегации — таинственный аднот, созданный инженерами Клейда много лет назад и вращающийся теперь по орбите вокруг нашего мира. Трайнийцы — закрытый, педантичный народ, склонный к сдержанности и элитаризму. Во всяком случае, такое представление о них бытует в Анн‑Шабхе. Считается, что они завидуют нам — нашим успехам, нашему открытому и динамичному обществу. Во всем, что касается Клейда, Трайн — наш главный конкурент, возможно, даже враг. И все же вопреки расхожему мнению министры иностранных дел Овед и Ганнавед не кажутся мне угрюмыми и злобными варварами. Скорее, наоборот: они производят впечатление людей всесторонне образованных, остроумных, по‑хорошему практичных. Я даже нахожу, что их пресловутая педантичность — это просто завидное упорство в достижении поставленной цели, подкрепленное неколебимой решимостью докопаться до сути проблемы. Разумеется, это мое субъективное, глубоко частное мнение. Не исключено, что большинство трайнийцев именно таковы, какими их описывают. Впрочем, трайнийцы, несомненно, тоже не считают нас ангелами во плоти.
Аудиенция тянется и тянется, и конца ей не видно. Даже мне вопросы министров кажутся однообразными и излишне детализированными; что уж говорить о шестилетнем ребенке. После обеда я отвожу Шодмер в спальню и включаю над кроватью звуковой мобиль. Мобиль медленно вращается и негромко вызванивает старую‑престарую колыбельную песенку, которая очень популярна в моем родном Ташнабхеле. Шодмер тоже находит ее приятной, хотя и не совсем понятной. Какие колыбельные поют детям на Науле?.. Жалюзи в комнате наполовину опущены, и просеянные сквозь переплет окна лучи послеполуденного солнца ложатся на лицо девочки размытыми светлыми полосами и пятнами, образуя затейливый рисунок из света и тени. Странная фантазия приходит мне в голову: на мгновение я воображаю, будто ее кожа на самом деле такая — двухцветная, нечеловеческая, чужая…
Не‑пара.Мне хочется поцеловать Шодмер, но я сдерживаюсь. Она лежит на огромной, застеленной белыми простынями кровати, словно в центре ледника, и я думаю о том, что девочка слишком мала и хрупка для этого официально‑помпезного ложа. Во всяком случае — в этом маленьком и хрупком теле.
Я вздрагиваю, потом качаю головой. Что это — предчувствие или просто у меня начинается мигрень, которую я сама себе предсказывала? Я снова качаю головой, потом встаю, плотнее закрываю жалюзи и иду на доклад к та‑Гахаддам — моим хозяевам. В Убежище — этой древней крепости‑монастыре — я исполняю сразу две работы: наставницы Шодмер и агента Анн‑Шабха.
«Аднот — это не название».
«Если это не название, тогда что же? Тип космического корабля? Или, может быть, класс?..»
«Ни то, ни другое. Аднот — это просто аднот, и все!»
«Но что такое «просто аднот»? Какое‑то автоматическое устройство, робот? Или разумная машина?»
«Может быть. Аднот сам по себе».
«Значит, он не может использоваться для транспортировки живых существ между звездами или между мирами?..»
Детский голосок Шодмер чуть дрожит от напряжения; расплывчатые «взрослые» формулировки и идеи, которые насчитывают сотни, тысячи лет, даются девочке с ощутимым трудом. Невольно начинает дрожать и мой голос, пока я пересказываю та‑Гахаддам все, о чем говорилось на аудиенции. Впрочем, мой пересказ, как всегда, безупречен. Думаю, именно благодаря своему умению подслушивать, запоминать и воспроизводить чужие разговоры я и получила эту работу на далеком холодном юге.
«Конечно, не может! Ни одно живое существо не в состоянии пережить путешествие с такой скоростью, с какой способен двигаться аднот».
«Прошу прощения, Шодмер, но вы ведь пережили!»
«Не я. Это были мои воспоминания, чувства, все, что составляет индивидуальность, личность. Но не тело. Мое тело создали для меня вы. Клейд велик; он больше и старше, чем вы можете себе вообразить, но даже мы не умеем транспортировать человеческие тела с релятивистскими скоростями. Возможно, на это способны цивилизации Четвертого типа, хотя я и не представляю, зачем им это может понадобиться. На контакт с вами мы вышли через аднот. Если вам так удобнее, можете считать меня его рабочим органом — живым продолжением машины, которая вращается вокруг вашего мира».
Легкое замешательство. Трайнийские министры просят сделать небольшой перерыв и поспешно совещаются со своими атташе и советниками. Шодмер начинает раскачиваться на стуле; она явно ждет, когда аудиенция закончится. Я тоже не против, но сначала мне хочется спросить всех этих людей, почему их так интересует аднот, который может оказаться совершенно бесполезным для всех нас. Спросите лучше о Клейде, думаю я, об этом огромном сообществе людей, которое растет быстрее, чем успевают появляться на карте его границы, о его более чем пятисоттысячной истории. И — прах вас побери! — задавайте ваши вопросы как мужчины, чьи сердца сжигает жар звезд, а не как пресыщенные политики, которым нужны только голоса избирателей. За детским нетерпением Шодмер я улавливаю то же разочарование, и у меня невольно теплеет на душе.
— Похоже, они всерьез заинтересовались аднотом, — говорит Кларба и делает какие‑то заметки на портативном компьютере, который целиком умещается у него на ладони. — Может быть, их спутники получили новую информацию, которой они не сочли нужным поделиться с нами?
Кларриг едва уловимо кивает, и я замечаю признаки треммера. Это быстрое согласие, эта четкая скоординированность действий близнецов, их предельная сосредоточенность… Увы, мгновения моего единения с сестрой стали слишком редкими. Наш предпоследний (перед купанием в бассейне) контакт состоялся давно, но я помню его во всех деталях. Словно наяву я вижу сумерки, слышу громкую танцевальную музыку. Это праздник Молодого Вина. Фодла, Адмер и Адмола медленно едут по запруженным народом улицам, ищут место для парковки, и я до дрожи боюсь за беспечных пешеходов в карнавальных масках и костюмах: моя сестра никогда не умела прилично водить машину. Потом я вижу братьев Брейнт в костюмах бога Вина, пьяно покачивающихся в разукрашенном мишурой и виноградными лозами паланкине, который кругами носят по площади несколько молодых парней, чувствую запах шипящего на углях свиного сала и горячего масла, и ноздри мои щиплет дым жаровен и мангалов, в который вплетается тонкий аромат пряностей и молодых трав. Я ощущаю во рту терпкий аммиачный привкус только что зачерпнутого из бочки молодого вина, щурюсь от вспышек взрывающихся над Винной часовней шутих и фейерверков. Праздник Молодого Вина — нарраванский осенний фестиваль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
