Джон Энтони - Гипноглиф

— Должен признать, ощущение приятное, — сказал он. — Но, думается, теорийки ваши притянуты за уши. Едва ли можно утверждать, что удовольствие это абсолютно неотразимо. Если человеком овладевает жажда подобного наслаждения и он над нею не властен, то отчего мы с вами до сих пор не вцепились друг другу в глотки, не передрались из-за права на удовольствие гладить эту штуковину?

— Наверное, оттого, что мое желание слабее вашего, — мягко ответил Джарис.

Мэддик обвел взглядом сокровищницу хозяина дома.

— Да, вы, черт возьми, и без того как сыр в масле катаетесь! — вырвалось у него, и на какой-то миг его голос утратил обычную вкрадчивость. Однако Мэддик тут же понял, что выдает себя с головой, и поспешил сменить тему беседы. — А я-то полагал, вы коллекционируете исключительно предметы внеземного происхождения. Как же затесался сюда этот экспонат?

— Да, действительно, любопытное совпадение, — отозвался Джарис. — Вернее, одно из звеньев в цепи любопытных совпадений. В руке у вас экспонат внеземного происхождения.

— А прочие любопытные совпадения? — не унимался Мэддик.

Джарис раскурил зловонную манильскую сигару.

— Начну-ка я, пожалуй, с самого начала, — произнес он сквозь клубы дыма.

— Я так и чувствовал — не миновать мне длинной истории, — отозвался Мэддик. — Узнаю коллекционера, все вы на один лад. Великие мастера плести небылицы. Ради этого, я считаю, и собирают коллекции.

— Профессиональная болезнь, — улыбнулся Джарис. — Сакраментальный вопрос: собираем мы коллекцию ради того, чтобы плести небылицы, или плетем небылицы ради того, чтобы собрать коллекцию? Если свою небылицу я изложу достаточно складно, то мне, быть может, посчастливится и я заполучу в коллекцию вас самого. Усаживайтесь-ка поудобнее, а я уж приложу все старания: как-никак новая аудитория — новый стимул.

Радушным взмахом руки он указал Мэддику на кресло, причудливо вырезанное из слоновой кости, придвинул поближе к гостю вентилятор-увлажнитель, ароматические пастилки и графин с дунайским бренди, сам же расположился за письменным столом и опять-таки знаком предложил Мэддику угощаться.

Выдержав неизбежную эффектную паузу, в какой не откажет себе ни один рассказчик, Джарис заговорил:

— Этой безделкой я дорожу по многим причинам, но по крайней мере одна из них чрезвычайно проста: гипноглиф мне достался в последнем моем дальнем рейсе. Как видите, — прибавил он, небрежно поведя вокруг рукой, — я допустил ошибку: вернулся разбогатевшим, и богатство убило во мне тягу к странствиям. Пожадничал — и вот теперь до конца дней своих прикован к Земле.

Все еще поглаживая большим пальцем выемку, Мэддик вставил:

— Насколько я понимаю, если у человека денег куры не клюют, то это не самая страшная беда.

Но Джариса не так-то легко было отвлечь от нити повествования.

— Вел я тогда поиск астрокристаллов вблизи Денеб-Кайтоса, и мне вдруг сказочно повезло: я наткнулся на пояс астероидов, а те буквально ломились от феерически красивых самоцветов. Набили мы ими звездолет так, что нам вполне по карману оказалось бы дважды купить такую планету, как Земля, со всеми потрохами, и уж собрались было в обратный путь, как вдруг обнаружили, что вокруг Денеб-Кайтоса обращаются какие-то планеты. До нас там шарило еще несколько экспедиций, и никто в своих отчетах даже словечком не обмолвился о планетной системе, сами же мы до того увлеклись погрузкой кристаллов на борт, что не очень-то озирались по сторонам. После уж я сообразил: то, что мы приняли за астероидный пояс, на самом деле было обломками погибшей планеты, они по-прежнему обращались вокруг своего светила. А поскольку в тех обломках содержание самоцветов составляло восемь процентов, можно было надеяться, что где-то неподалеку отыщется главная жила. Мы в темпе произвели съемки всей системы, сделали необходимые экспресс-анализы и приняли решение высадиться на восьмой планете — собрать там образцы пород, а также данные о формах жизни. Признаки жизни отмечались и на ДК-6, но не настолько явные, чтобы стоило там бросать якорь. А вот на ДК-8, судя по всему, жизнь отличалась многообразием. В этом случае вполне можно было всерьез надеяться на премию Галактической федерации. Конечно, когда у тебя на борту груз астрокристаллов, экипажу корабля даже миллион юнитов покажется разменной монетой, но ведь всякому лестно войти в историю, всякий мечтает стать первооткрывателем новой формы разума. Сами понимаете, колумбов комплекс и т. д.

В общем, высадились мы на ДК-8, и там-то я раздобыл вещицу, которой вы забавляетесь. На ДК-8 она служит охотничьей принадлежностью.

Мэддик был озадачен.

— То есть как охотничьей? — переспросил он. — Вы имеете в виду тот способ, каким Давид разделался с Голиафом? Камень для пращи?

— Да нет же, — Джарис брезгливо поморщился. — Это вовсе не метательный снаряд. Это приманка. Манок. Аборигены расставляют в лесу такие манки и с их помощью отлавливают диких зверей.

Не переставая вертеть диковинку в пальцах, Мэддик пригляделся к ней повнимательней.

— Да полноте! — сказал он. — Что же с нею можно поймать? Выходит, там попросту раскладывают в лесу такие игрушки и ждут, пока в них наползут муравьи, чтобы после их съесть? А приманкой служит эта выемка?

— В глубоком космосе приключаются и не такие чудеса, — голос Джариса прозвучал резче обычного, но тут же смягчился. — Вы молоды, у вас еще все впереди. Вот, например, это орудие охоты; вы наверняка не поверите, что на нем заждется целая культура. Вы еще не подготовлены к тому, чтобы уверовать.

Улыбка Мэддика означала: «В конце-то концов, нельзя же надеяться, что я всерьез развешу уши, выслушивая подобный вздор!». Вслух же он сказал:

— Небылица и есть небылица, какой с нее спрос. Выкладывайте дальше.

— Да, — согласился Джарис, — пожалуй, звучит неправдоподобно. В известной мере именно это и характерно для космоса: там на каждом шагу тебя подстерегает что-нибудь неправдоподобное. Спустя какое-то время начинаешь забывать о том, что же такое норма. Тогда-то и становишься заправским астронавтом. — Он обвел глазками свою уникальную и бесценную коллекцию. — Взять хотя бы ДК-8. Коль скоро к встрече с разумной жизнью нас подготовил индикатор, мы ничуть не удивились, увидев там гуманоидов. Уже в то время стала общеизвестной истина: разумная жизнь возможна только в форме приматов или квазиприматов. Кто лишен надбровной дуги и цепкой, приспособленной к хватанию конечности, у того просто-напросто отсутствуют предпосылки к зарождению разума. У обезьяны развиваются хватательные конечности, они позволяют ей держаться за ветви, когда она лазает по деревьям; развивается и глаз, он позволяет прикинуть расстояние при перескакивании с ветки на ветку; и вот благодаря этому обезьяна оказывается приспособленной к окружающей среде. Но тут случайно выясняется, что лапой можно подбирать с земли различные предметы, а глазом — производить визуальные исследования; минул исторически обозримый срок — обезьяна вовсю подбирает предметы, пристально их разглядывает, и у нее появляются какие-то идейки. Вот она уже пользуется какими-то орудиями труда. Копытным и за миллиард лет не додуматься до этого, им нечем эти орудия держать. По-моему, никакими здравыми доводами невозможно опровергнуть вероятность появления разумных ящериц, но вот до сих пор таковые что-то не появлялись. Надо полагать, эти существа слишком низкоорганизованны.