Теодор Старджон - Трио на фоне бури

Он уже семь лет был женат на Беверли, не утратившей терпения и жизнерадостности, неизменно довольной мужем. Они миновали пору безоглядной близости, и более продолжительный период, оставивший легкий осадок грусти, когда казалось, нельзя найти даже темы для разговора. Оба сжились с ненавязчивым, смутным ощущением невосполнимой утраты. Наконец в один прекрасный день, они, как и большинство супружеских пар, открыли для себя особый семейный язык, существующий для общения с нестерпимо привычными, близкими людьми: неоконченные фразы, многозначительные междометия, обманчиво пустые разговоры, красноречивое молчание. Такая жизнь не казалась Янси и жене монотонной, - для этого но хватало заданности, - но она протекала в границах уютного мирка обыденного. Именно неумение планировать (а зачем, ведь все, в общем, так предсказуемо?) и стало причиной того, что они поздно приехали на озеро. На прошлогодних картах не было отмечено дюжины отходящих от автострады дорог. Я вовремя не позаботился о запаске, ну и, конечно, спустилось колесо... Потом пришлось ехать обратно за забытой чековой книжкой, а в довершение, как и полагается в подобных случаях, пошел дождь. Они затормозили перед домом с блестящей от воды табличкой "офис", и Янси, подняв воротник, отдал себя на растерзание дождю, захлюпал по деревянным ступенькам крыльца. После того, как на его настойчивый стук никто не отозвался, Янси заметил размокший кусок картона, воткнутый туда, где стекло отставало. Все попытки прочесть, что на нем написано, оказались безуспешными. Он вернулся к лестнице.

- Эй, Бев! Направь-ка сюда свет!

Беверли услышала его, но из-за тарахтения разболтанных клапанов мотора и стука дождя по крыше машины не разобрала слов. Она выключила зажигание, опустила окно.

- Что?

- Фары! Свет! Посвети сюда!

Она повиновалась; вернувшись к двери, Янси опустился на корточки, вглядываясь в картонку. Минуту спустя он подошел к машине и, весь мокрый, проскользнул внутрь.

- Все ушли спать в кабину четырнадцать.

- А наша какая?

- Не знаю. Тогда по телефону мне не сказали, только подтвердили, что приняли заказ. Придется их разбудить.

Он нажал на стартер.

Нажал снова и снова.

Не добившись в результате ничего, кроме щелчков и чиханья, Янси откинулся и раздраженно фыркнул.

- По-моему, отсырела проводка.

- Что же нам теперь делать?

- Идти пешком. Или торчать тут.

Она коснулась намокшего плеча мужа и содрогнулась.

- Наверное, здесь не очень далеко... Только захватим чемодан.

- Ладно. Который?

Напряженное молчание.

- Пожалуй, коричневый. Я туда положила свой халат... Кажется.

Он забрался на сиденье с коленями и, немного повозившись, извлек лежащий среди вещей позади коричневый чемодан.

- Фары лучше потушить. Зажигание тоже надо выключить.

- А оно и так выключено, - объявила Беверли после быстрой проверки.

- Что?

- Когда ты стоял на крыльце, я не могла расслышать, что ты кричал. Вот и выключила.

Преимущество супругов с солидным стажем, успевших освоить семейный язык во всех его тонкостях типа многозначительного хмыканья и судьбоносного молчания, состоит в том, что такие эмоции, как презрение или одобрение, обозначаются очень легко. Янси достаточно было какое-то время не проронить ни слова; наконец, в разговор вступила Беверли.

- Господи!

Снова она, извиняющимся тоном:

- Откуда мне было знать, что ты сам его не включил? Презрительное фырканье. Беверли отодвинулась в угол и сжалась.

- Теперь я во всем виновата, - пробормотала она. В данной фразе заключалось не только простое признание; вдобавок она означала, что с этого момента счет за все грядущие неудобства будет предъявлен, а предыдущие задержки и досадные неурядицы тоже свалят на нее. Стало быть, виновник сегодняшних неудач определился.

Янси продолжал молчать. Все, что он произнесет, обернется в ее пользу: скажешь одно, - значит, простил, другое - дашь повод для оправдании или даже контратаки. Так что сейчас, упрямо сжав губы, он не жаждал справедливой мести. Неважно, признает она свою оплошность или нет, главное, чтобы было предельно ясно: виноват не он. Увы, на данном этапе совместной жизни супруги если не становятся врагами, то уж, во всяком случае, не чувствуют друг в друге союзника.

Они выбрались из машины, каждый со своей стороны, и дождь, словно повинуясь знаку режиссера этой пьесы, следящего за ней из-за кулис, сразу же полил сильнее. Редкие порывы ветра стихли; казалось, мир утонул. Вода стекала по спине Янси, наполнила глаза, подняла фонтаны грязи, достававшей до колен. Двигаясь на ощупь, он обошел машину, и где-то возле радиатора столкнулся с Беверли. Они вцепились друг в друга, жадно ловя ртом влажный воздух, и замерли, ожидая, когда кипящую завесу ливня разорвет хоть лучик света. Наконец в набухшем от влаги небе проступил смутный отблеск, тускло отразившийся в озере, и они побрели, по щиколотку в воде, по берегу вдоль ряда домишек.

Отдыхающие иногда жалуются, что домики стоят слишком близко. Таким недовольным, как видно, ни разу не пришлось преодолевать расстояние между ними, когда на землю опускается непроглядная пелена летнего ливня. Перед каждой кабиной торчал деревянный столб с выпиленным из фанеры номером наверху. Различить его можно было только на ощупь, водя по дереву сморщившимися от воды кончиками пальцев. Казалось, эти спасительные ориентиры отстоят друг от друга на добрых полмили. Янси и Беверли не пытались начать разговор, лишь время от времени бормотали очередной номер, отмечавший их продвижение. Ненадолго даже заглохло накопившееся за тяжелый день раздражение. Правда, оно вспыхнуло с новой силой после того, как они нашли номер двенадцатый, миновали следующий и, собрав последние силы, заспешили к тому, что стоял за ним, а следовательно, просто обязан был нести на себе цифру четырнадцать.

- Пятнадцатый, пятнадцатый! - голос Беверли срывался, казалось, еще немного, и она заплачет. - Где же четырнадцатый? Куда он пропал?

- Ни черта он не пропал, - проворчал Янси, безуспешно пытаясь стряхнуть воду, стекавшую в рот. - Это вон тот домик, мы только что прошли мимо него. Суеверные. Боятся числа тринадцать. Что поделать, хозяйка всего этого женщина, - со значением добавил он.

Беверли так и охнула от подобной несправедливости, но поперхнулась водой и вместо возмущенной тирады слабо закашлялась. Они повернули обратно и поплелись к темнеющей впереди кабине. Янси с размаху опустил чемодан на крыльцо.

- Яне! Ты же всех перебудишь!

Он посмотрел на нее и вздохнул. В переводе это означало: "А зачем мы сюда пришли?". Потом заколотил в дверь; оба тесно прижались к мокрому дереву, пытаясь хоть как-то укрыться от дождя под декоративным выступом крыши. В окошке мелькнул свет, дверная ручка повернулась, и они отступили.