Александр Казанцев - Марсианин

Мне стало не по себе. Вспомнилось, как в 1940 году я читал письмо заведующего универмагом в городе Свердловске, просившего помочь ему вернуться... тоже на Марс! Говорят, во всех других отношениях работник торговли был вполне нормальным человеком.

Посетитель улыбнулся. В глазах его я прочел, что он опять все понял.

Черт возьми! Может быть, и в самом деле у них на Марсе разреженная атмосфера и там давно отказались от передачи мыслей при помощи звуковых волн, то есть сотрясением воздуха. Я поймал себя на том, что не только он, но и я угадываю его мысли... Легче всего было счесть его больным...

- Да, - сказал посетитель. - Первое время я попадал в сумасшедший дом, пока не понял, что бесполезно убеждать людей.

Я размышлял, не его ли письмо я читал когда-то, еще до войны...

Посетитель указал на рукопись:

- Я мог бы написать на русском или английском, французском или голландском, по-немецки, по-китайски или по-японски, пользуясь одной из принятых на Земле письменностей...

Стараясь быть учтивым, я развернул рукопись и нахмурился, увидев страницу, испещренную странными знаками. Что это? Мистификация? Или болезненный симптом?

- Невозможно разумному существу, - продолжал гость, - каково бы оно ни было, придумать в одиночестве неведомый язык со всей его выразительностью и гибкостью, передающий мысли и чувства, даже не вполне понятные людям, невозможно одному разумному существу изобрести письменность для записи всех богатств такого языка. Вы поймете, что написать эту рукопись мог лишь представитель действительно существующего в суровом мире увядания далекого, древнего, мудрого племени...

- Но как это прочесть! - не выдержал я и тотчас увидел за чудесными очками ласковое участие.

- В последнее столетие культура на Земле развивалась взрывоподобно. Пройден путь от осознания закона сохранения энергии до использования энергии вещества, от идолопоклонства до создания машин, умножающих силу мозга, заменяющих его в определенных функциях. Я счастлив, что могу считать себя современником расцвета этой культуры на щедрой и юной планете, которая, обладая достаточной массой, не теряет ни атмосферы, ни воды и которую не ждет увядание.

- И вы думаете, - уже понял я собеседника, - что электронные вычислительные машины смогут расшифровать рукопись?

- Ваши машины прочтут рукопись, и вы поймете, кем она написана.

Я готов был понять, я уже почти понял, кем она написана! Я ощущал нелепость или необычность положения, у меня даже дрожали руки. Кто заинтересуется этой встречей: весь мир или только несколько психиатров?

Через выпуклый хрусталь очков на меня смотрели передающие и читающие мысли глаза. Разве возможна с ними ложь или двоедушие, ханжество или лицемерие!..

Мы расстались с моим посетителем, договорившись встретиться в этой же самой комнате ровно через полгода...

- Постойте! - почти возмущенно сказал штурман Нетаев, подняв свои светлые, расширившиеся сейчас глаза. - А как же рукопись?

В кают-компании зашумели.

- Рассказы о сумасшедших всегда чем-то занимательны, - заметил кто-то.

Нетаев гневно обернулся к говорившему.

- Я думаю, рассказ не окончен, - сказал капитан и выжидательно посмотрел на меня.

- Пожалуй... неокончен, - согласился я. - Ведь я еще встречусь с ним...

- А рукопись у вас? Ее можно посмотреть? - оживился Нетаев.

- Нет. Рукопись не у меня. У рассказа в самом деле есть продолжение. Вскоре после встречи, о которой я рассказал, к нам в Союз писателей приехал замечательный ученый. Его имя с уважением произносят все математики мира. Это интереснейший человек. Ученый нового типа. Статный, высокий, спортивного склада, прекрасный теннисист, шахматист, великолепно знающий литературу... Мы с ним много спорили по литературным вопросам... В советское время шестнадцати лет он поступил в университет. Двадцати лет он уже был кандидатом наук, а двадцати восьми - избран академиком.

- О, я знаю, о ком идет речь! - воскликнул Нетаев.

- Ученый рассказывал нам, писателям, об электронной вычислительной технике. Вы слышали, конечно, о кибернетических машинах, способных не только делать труднейшие математические вычисления, с которыми человек мог бы справиться лишь за несколько поколений, но и решать логические задачи, обладая так называемой электронной памятью, то есть автоматизированным словарем, - переводить с одного языка на другой и даже редактировать сделанный перевод.

Академик, когда я отвозил его домой в своей машине, рассказывал, что сделал дерзкий опыт... Он задал Большой электронно-вычислительной машине Академии наук, которая, между прочим, может неплохо играть в шахматы, решать шахматные задачи (но не этюды, построенные на парадоксах), программу, согласно которой машина должна была угадать сюжет драматического произведения только по одному перечню действующих лиц. Это было очень забавно, но в том случае, когда пьеса попадала серенькая, шаблонная, где все действительно оказывалось расписанным заранее, машина совершенно точно указывала, кто будет плохой, кто хороший, когда доцент обманет студентку, когда благородный профессор вмешается и когда все благополучно кончится...

Но, как рассказывал мне академик, электронно-вычислительная машина обладала еще одним ценнейшим свойством. Ведь она может делать сотни тысяч попыток в секунду, а в скором времени должна будет делать до миллиона попыток в секунду. Применяя метод исключения, вариационный метод, используя огромное количество попыток, миллиарды попыток, можно за короткий срок расшифровать любой секретный шифр, код... Академик заметил, что египетские иероглифы или древняя клинопись могли бы быть расшифрованы электронно-вычислительными кибернетическими машинами за несравненно меньший срок, чем это понадобилось в прошлом веке ученым...

Этого я и ждал, как вы можете догадаться!

Я осторожно рассказал академику о странном посетителе и его рукописи. Он молодо и заразительно засмеялся. Чуть сконфуженный, вел я машину. Вскоре мы приехали. Прощаясь, академик озорно посмотрел на меня и сказал:

- Давайте рискнем. Есть у нас экспериментальная машина. Ночами она свободна. Если сумеете убедить моих сотрудников, молодежь, увлечь их... Тогда можно попробовать расшифровать несколько первых страниц...

- И последних, - вставил я.

Он снова заразительно рассмеялся.

- Если вообще их можно расшифровать.

Он смеялся, молодой академик, любящий шахматные задачи и математические шутки с драматургией, он предлагал мне уговорить его молодых сотрудников, но... когда я явился к нему в Академию наук и принес странную рукопись, то молодые сотрудники, давно сагитированные своим неуемным шефом, нетерпеливо ждали меня, набросились на рукопись, стали листать ее, спорить о том, какую задать программу расшифровки...