Вадим Охотников - На грани возможного

— Странный человек… — пробурчал Шабалин, усаживаясь поближе к директорскому столу. — С ним совершенно нельзя вести научных споров. Горячится. Вы слышали наш разговор?

Директору было неудобно признаться, что он почти ничего не слышал.

— Да, конечно. Но вы тоже, повидимому, не правы, Константин Сергеевич. Так же нельзя, — с упреком проговорил Губанов. — Надо помогать друг другу. А у вас что получается? Споры без конца. Человек нервничает от неудач. Надо внимательно к нему…, — В науке споры неизбежны. Без этого не придешь к истине. Да вы только послушайте. Он уверяет, что звук распространяется под землей таким образом, словно… — Не хочу слушать ни про какие звуки, отмахнулся рукой директор. — Я не специалист в акустике, и мне в этом не разобраться. Дайте мне хорошо работающий прибор для разведки, пусть он будет основан на любом принципе — на вашем, на петренковском, — лишь бы работал. Вот что сейчас нужно. Ведь производство мы должны увеличивать в совершенно исключительных масштабах! Вы знаете, что такое калий! И Шабалин был вынужден опять выслушать взволнованную речь Губанова о значении калиевой промышленности в народном хозяйстве страны. — Я ведь старый калиевик. Вы только вспомните, с убеждением в голосе говорил Губанов, — в царской России совершенно не добывали калия! Америка и по настоящее время не имеет своих калийных рудников. А у нас?! Да ведь мы теперь на первом месте в мире по разведанным запасам калия! Только разрабатывай! Одно только наше Верхнекамское месторождение располагает запасом, превышающим все остальные запасы калия в мире почти в пять раз… В солях, которые мы добываем, содержится не только калий, но и магний. А разве построишь современный самолет без магния?! Понимаете, какое дело? Мы ждем от вас помощи. Дайте усовершенствованный аппарат, который быстро и точно отвечал бы на вопрос: стоит ли вести проходку в данном направлении? А Петренко какими-то там таинственными звуками заинтересовался. У вас тоже не ладится… И даже неизвестно откуда появляется эта дымка на экране, которая все портит. Губанов взял в руки пресс-папье, сделанное, как и весь письменный прибор, из белоснежного шлифованного под мрамор карналита, и повернул так, что тысячи искр засверкали на полированной грани. — Я понимаю ваше нетерпение, возразил Шабалин. — Но не всегда в лабораториях можно все предусмотреть. Дело ведь совершенно новое… А откуда берется эта дымка, ума не приложу. Конечно, не все сразу, — несколько мягче отозвался директор. — Но уж очень вы спорите все с Петренко. Какая-то неприязнь, по-моему, зародилась между вами. Каждый думает главным образом о том, чтобы восторжествовал именно его метод. Вы не хотите смотреть на это дело в общегосударственном масштабе.

Шабалин стал необыкновенно серьезным.

— Ну, в этом вы ошибаетесь, — проговорил он твердо и с укором в голосе. — Успехи в развитии народного хозяйства мне дороги так же, как и Петренко и вам. Научные споры совсем не означают личной неприязни. Мне нравится Петренко и самый стиль его работы — с размахом, с добросовестным изучением каждого факта. Но что касается его теорий, то некоторые из них представляются мне… Ну, хорошо, хорошо, — торопливо сказал директор. — Ведь вам, кажется, пора на испытания?

— Между прочим, — заметил, уже уходя, Шабалин, — поведение Петренко со вчерашнего дня стало каким-то странным… Вы не находите? Или это мне так кажется?

«Надо будет заняться ими вплотную, — подумал Губанов, когда Шабалин ушел. Что-то у них там, неладно».

Сказочен подземный мир карналитовой шахты! Он поражает прежде всего своими яркими краскам. Такие краски не ожидаешь встретить под землей. Мозаика стен составлена природой из ромбических кристаллов разной величины и цвета. Сверкающие грани образуют причудливые молочно-белые, зеленые и красные узоры. Они меняют свои очертания при перемещении шахтерской лампочки. Константин Сергеевич с любопытством оглядел огромное подземное помещение. Его поразило необыкновенно раскатистое эхо, которое встречается лишь в пустых каменных гротах. В этом искусственном гроте, образовавшемся после выработки породы, должно было происходить очередное испытание. — Кон… стан… тин… Сергее… еее… вич!.. — раздалось из глубины грота. Шабалин, стоявший у входа, откликнулся и направился к светящимся точкам. У самой стены несколько лаборантов возились со странным электрическим аппаратом. Большой сигарообразный корпус прибора, покоящийся на массивном треножнике, бросал на стену продолговатую тень, не менее причудливую, чем сам прибор. Несколько проводов соединяло его с передвижной аккумуляторной подстанцией.

— Готово, Константин Сергеевич! Можно начинать… Грот стал наполняться монотонным жужжанием. Шабалин вращал ручки регуляторов. Круглое отверстие экрана засветилось тусклым зеленоватым светом. Вот на зеленом поле появились какие-то смутные очертания. Изображение на экране становилось все более четким. — Смотрите! — обрадовано вскрикнул Шабалин. — Линия карналита: вот одна, две, три… О! Да его здесь много!.. — И совсем недалеко от нас! — заметил лаборант; не отрывавший глаз от боковой шкалы прибора. — Его загораживает слой каменной соли толщиной всего метра в три. Жаль, что эту выработку забросили. Да-а, какой мощный пласт!.. Но что это? Изображение на экране потускнело. Исчезли знакомые линии карналита, флюоресцирующая поверхность покрылась матовой дымкой. Сплошной зеленоватый туман! Опять неудача… — Выключить прибор! — с досадой скомандовал Шабалин. — Довольно… Прибор включали еще несколько раз, но с прежними результатами. Неожиданно внимание ученого отвлекла светящаяся точка, появившаяся у входа в грот. Кто-то медленно передвигался с шахтерской лампочкой в руках, затем остановился, словно в нерешительности. Светящаяся точка оставалась неподвижной всего несколько минут. А затем вдруг запрыгала. Человек пустился бежать, но не к группе испытателей, столпившихся вокруг прибора, а к выходу из грота. В окружающей темноте трудно было узнать бегущего. Но вот на повороте мелькнул яркий отблеск. В свете его Шабалин различил приземистую фигуру Петренко.

Директор искал Петренко. Шагая по длинным, извилистым штрекам, он часто останавливался, чтобы заглянуть попутно в различные уголки своего обширного подземного хозяйства. Всюду горел яркий электрический свет. Пробегали поезда вагонеток, груженых разноцветной породой. В забоях деловито стрекотали врубовые машины. Они резали камень острыми зубьями, расположенными на бесконечной цепи. Как пулеметы, стучали отбойные молотки. Длинными сверлами вгрызались в сверкающий камень электродрели. Позже в просверленные отверстия будет заложен аммонит, чтобы взорвать, превратить в блестящие брызги массивы карналита и каменной соли. Разнообразные машины помогали горнякам разбить, раскрошить на части крепкую кристаллическую породу и сделать ее удобной для транспортировки наверх. В одном из далеких штреков, где разработка уже давно не производилась, должна была находиться группа Петренко. Губанов легко нашел это место, ориентируясь по карте. Но ученого на месте не оказалось. Лаборанты объяснили, что их руководитель заходил сюда, несколько раз, но каждый раз исчезал неизвестно куда. — Он чем-то очень взволнован, — заявил Губанову один научный сотрудник. — Мы, никогда не видели его в таком возбужденном состоянии, — добавил другой. Губанов пожал плечами. Он попросил передать Петренко, что сейчас направляется к Шабалину и зайдет сюда на обратном пути. У входа в грот, где работала группа Шабалина, Губанов заметил какое-то темное пятно. Директор поднял фонарь: в углу притаился человек. Он скорчился на коленях у стены, прилаживая к ней что-то в виде ящика. Фонарь Губанова осветил знакомую приземистую фигуру. — Петр Тимофеевич! — воскликнул удивленно директор. — Что вы тут делаете? Петренко вздрогнул, выпрямился, все еще стоя на коленях, и, как показалось директору, загородил ящик. Шахтерская лампа в его руке погасла. — Тише… — прошептал он в темноте. — Одну минутку,… Губанов направил луч своего фонаря на Петренко. Тот, торопясь и нервничая, отсоединял от продолговатого ящика электрические провода. — Вы меня извините, — пробормотал он, засовывая обрывки проводов в карман и завертывая ящик в спецовку, которую он еще раньше снял с себя. — Я сейчас…