Артем Абрамов - Место покоя Моего
Пока, правда, все шло по расчетам, вон и апрель на дворе, подходящий месяц, и образ старика недурен, но эти взгляды, это наг стороженное молчание, эта внешняя неприветливость жителей - что в том?..
Шестой был из лучших, Служба надеялась на его практически звериное чутье, звериную реакцию. Пока они не подводили ни разу, а он ходил в прошлое первым не однажды. Век двенадцатый, Киев. Век девятый, Карпаты. Век шестой, бритты... Да мало ли!.. И всегда возвращался. А другие, случалось, не смогли...
У Источника толпились женщины с глиняными узкогорлыми кувшинами, набирали воду, которая в Назарете считалась целебной, даже раны, говорят, залечивала.
Шестой поклонился женщинам.
– Мир вам, - сказал смиренно. - Мне нужен дом Йосефа-древодела.
– Я провожу, почтенный, - неожиданно вызвалась пожилая, скорее, даже старая женщина, маленькая, худая, с морщинистым желтым лицом, подняла наполненный водой кувшин, поставила на плечо, пошла впереди, чуть скособочившись от тяжести, подхватив свободной рукой концы черного длинного платья.
Шестой попытался было забрать у нее кувшин, но она отвела руку, с удивлением глянула на него, и он опять со страхом подумал, что делает что-то не то, не принятое здесь. Или только этой женщине нежеланное? Хотя нет, он же старик, старше ее, она уважительно к нему относится, это традиция, зачем зря дергаться... Отступил. Пошел на полшага сзади. Думал: все идет хорошо, просто он не. привык еще к новой оболочке, тем более что под ней - прежняя сила, прежняя ловкость. Не пытайся вспомнить о них - и тебя будут просто уважать, пусть даже не без инстинктивной настороженности...
Они быстро дошли до не маленького по здешним масштабам дома, тоже будто врытого в сухую галилейскую землю, но, видно, хозяева были побогаче иных, потому что к основному дому, около которого бродили три черно-серых овцы, примыкала дополнительная каменная пристройка, возле входа в нее, Прислоненные к стене, стояли свежеструганые колья. Или не колья - черенки для чего-то. Для мотыг?..
– Он там, - сказала женщина. - С сынами.
Насторожился: с какими именно сынами?..
Женщина пошла к дому, навстречу ей выбежала другая, молодая, молча приняла тяжелый кувшин, понесла к двери, откуда, из черноты, выглянули на свет две курчавые детские головенки...
Дочь?.. Невестка?.. Внуки?..
Надо подождать, прекратить гадания, на то он и Номер, чтобы понять все.
Он шагнул в прохладную полутьму пристройки.
– Мир дому вашему, - сказал. - Хлеба и воды вашему столу. Рукам-работы...
Глаза мгновенно привыкли к темноте, которая и темнотой-то не была, низкая дверь и два маленьких окошка-бойницы у потолка позволяли все видеть. Даже работать позволяли. Что и делали у грубого низкого стола - вероятно, потомки назвали бы его верстаком - двое мужчин: старый и помоложе, хотя тоже в годах. Третий, совсем молодой, в углу собирал что-то похожее на колесо с лопастями так, во всяком случае, показалось. А первые двое ладили из струганных досок нечто вроде небольшого корыта или просто ящика. Шестой не знал, не был посвящен в такие "древнеплотницкие" подробности: визит его короток и точечно нацелен, лишние знания обретать ни к чему да и некогда. Хотя он за свою работу в Службе не раз убеждался в простой истине: ничего нельзя считать лишним, пока ты в броске...
– И тебе того же, - ответил старший. - С чем пришел, незнакомец?
Был он невысок, чуть лыс спереди, традиционно густобород, еще крепок и кряжист. Руки, тяжелые, жилистые, великоватые для его тела, не прекратили работы. Он только взглянул на пришлеца и продолжил дело, а второй - сын? - даже глаз не поднял. Старшие говорят, младшие молчат - так, что ли?.. А ведь тоже не так уж молод, сын его, хотя повыше отца, строен, лицо тонкое, словно резное, бородка черная, редковатая, короткая, волосы уже с сединой, курчавые, длиннее, чем положено приличиями. Третий - с "колесом", - напротив, явно заинтересовался вошедшим. Перестал работать, смотрел во все глаза: юный, куда более на отца смахивающий, любопытный.
– Я просто иду, - начал Шестой.
Он знал, что ему надо говорить. Он знал, что ему надо говорить в любом просчитанном случае. И этот текст, как и многие другие, Операторы тысячу раз проигрывали на Биг-Брэйне, пока тот не положил на выходе акцептованный конечный вариант. Или иначе: конечный вариант со множеством вариаций развития. Шестой знал, что точность акцепта - не выше ноль-пяти, риск достаточно высок, но это уж был его риск - Номера. Он просто механически помнил все варианты и знал, когда что сказать - в зависимости от возможной, тоже просчитанной, реакции собеседников. Он не понимал, почему надо говорить именно этот текст и именно в таких случаях, и не задумывался о том. Не его дело. У операторов - свое, они спецы, у него - свое, он в нем тоже - спец.
– Я просто иду, - медленно повторил он положенное, - иду и ищу. Ибо сказано: пусть тот, кто ищет, не устает искать, пока не найдет. А я до сих пор не нашел...
Трое смотрели на него без недоумения, что было, знал Шестой, хорошей реакцией, верной, смотрели и молчали, будто ждали какого-то продолжения.
Оно последовало,
– Я брожу среди людей и смотрю им в глаза, а они или смотрят мне в глаза, или отворачиваются. Скажите мне, кто из них прав? Отец и старший сын переглянулись. Сын сказал осторожно:
– Те, что смотрят...
Нежелательный ответ, опасный, вызывающий подозрения, но, как и следует, тоже просчитанный.
– Нет, - не согласился Шестой, - те, что смотрят, не могут увидеть. А те" что отворачиваются, боятся, ибо догадываются, что однажды я увижу их души, и вот они-то и правы. Ибо сказано: познай то, что перед лицом твоим, и тогда увидишь то, что скрыто. Произнес и - замер в ожидании встречной реплики.
– Кем сказано? - резко спросил старший сын. - Нет в Законе таких слов, не оставил их Моше.
– Разве за Моше не пришел другой?
Это была фраза-ключ. И она не сработала. Абсолютно нежелательный, минимально возможный, практически флуктуационный вариант, который Биг-Брэйн, естественно, тоже просчитал, иначе быть не могло, иначе не стоило посылать Шестого в бросок, но вариант, грозящий наиболее страшным для Истории сломом...
– Какой другой? Кого ты имеешь ввиду?
Значит, все-таки - слом... И судя по всему, очень сильный и очень опасный. Печально, что он. Шестой, принесет весть о нем...
Старый-престарый усталый путник тяжело опустился на колени на холодный земляной пол, вытянул руки, уложил в ладони лицо. Прошептал с горечью, но так, чтобы его услыхали:
– Никто не бросил огонь в мир, и значит, мне нечего охранять... - Поднял голову: - Кто вы, добрые люди? Кто ты, Йосеф-древодел, и кто твои сыновья? Кто их жены и кто их дети? Я никого не вижу...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});