Михаил Успенский - Как у нас в номенклатуре

- Что ж ты, сыне, мне мой любимый десятый сон досмотреть не дал? только и попенял.

Гаманок ему объяснил расстановку сил.

- Э,- говорит батюшка.- Да ведь если узнает кто - Наум Евстигнеича по шапке, а на меня епитимью наложут в десятикратном размере.

- Не узнают, - говорит Гаманок, - потому что мы по всему городу свет выключили. Святи воду да поехали!

- Куда столько-то?

- А разве Наум-то Евстигнеич мал человек?

Поехали. В темноте всю поливалку побили, весь город на уши поставили, но доехали.

Батюшка молитву читает, Гаманок начальника из машины водой поливает, икотка в начальнике криком исходит, а организма не покидает. Наконец батюшке надоело икоткины матерки слушать:

- Это ваше дело, мирское. Кабы в него легион бесов вселился, я бы с ними помужествовал, а то икота поганая.

И добавил неясно, по-церковнославянски вроде.

Наум Евстигнеич на Гаманка внимательно смотрит, вопрос о его соответствии занимаемой должности рассматривает...

- А! - говорит Гаманок.- Я же все перепутал! Надо муллу, а не батюшку-мракобеса! Аллах нынче в мире большую силу набрал...

Сбегал, привел муллу, а по дороге еще и за раввином заскочили на всякий случай. Толку чуть, только икотку пуще прогневили. Гаманок не сдается, умело борется за жизнь:

- Наум Евстигнеич, дайте вашего самолетика! Слетаю на Север - шаман знакомый есть в Суринде. Шаман на живого налима помочится, сбрызнет - все как рукой...

Заревели Наум Евстигнеич с икоткой на пару, схватили Гаманка, изо всех сил бросили в глухой район. Пусть там с шаманом своим дружбу водит!

У Сенофондова в душе оркестры играют, Мордасова частушки поет.

- Я давно в Гаманке этом тягу к идеализации темного прошлого замечал. Мы, Наум Евстигнеич, лучше сделаем, как материалисты: есть баушка Семеновна. Она самого Макеева в юности от рожи избавила...

Как Семеновна икотку одолела

Семеновна в бараке жила на улице имени Сорокалетия Переименования. К ней с утра хвост народу - головы ситом править после праздничка. Сенофондов вперед милицию послал, они стали очередь переписывать, она и разбежалась.

Сенофондов говорит:

- Вот, баушка Семеновна, до чего демократия досягнула: сам Наум Евстигнеич твои тяжкие жилищные условия пожалеть приехал. Кстати, к нему тут днями икотка привязалась в доброкачественной форме, ты глянь, старая, расстарайся.

Икотка этой Семеновны всерьез забоялась, ругается, Наум Евстигнеичу вежливого слова вставить не дает, потом даже частушку с критикой пропела:

Во деревне жизнь

Враз переиначили:

Свели Семеновну в сарай

Да и раскулачили!

На перегибы в период коллективизации недвусмысленно намекает. Семеновна губки поджала, стала ладить: спрыснула с уголька, пошептала. Потом говорит:

- Скоро полдень, дикий час. Тащите сюда живую воду: буду ее о полудне на окне давить...

Секретари, помощники, референты забегали... И в гипроводхоз бегали, и в потребсоюз, даже в филармонию - нигде нет...

- Распустили народишко,- ругается Наум Евстигнеич.- Надобно опять месяца на два по всему городу воду отключить - пусть разживутся...

Поздно: дикий час пробил. Икотка как начала Наум Евстигнеича об пол прикладывать, политически безграмотные слова выкрикивать! А милиционеры в оцеплении-то слушают! Тут бежит запоздалый референт. Расстарался, добыл на рынке у восточного человека за пятерку.

- Время ушло,- говорит Семеновна.- Теперь-то сади ее хоть к себе в пробор - это ей будет шаше Энтузиастов...

- Ученую степень получишь! За тебя уже три гаврика диссертацию пишут я распорядился...

- Добро, - говорит Семеновна. - Гонять икотку можно еще так: выдернуть кол, да не из плетня, а из слова "заколебать", и тем колом вдоль спины семьдесят два раза...

Попытали вытянуть кол, - нет, нехорошо получается, неприлично.

- Оставьте, - говорит Семеновна. - Нет в вас того задору. Тогда одно остается: в полдень, в дикий час, разболокайся до трусов и беги вверх, на Афонтову гору. Только бегать надо каждый день целую неделю. Икотка замучается да плюнет на свои обязанности...

- Как же мне в трусах бегать? - испугался Наум Евстигнеич.- Разве что народ на полевые работы отправить из города? Или учения гражданской обороны объявить?

- Я придумал, - говорит Сенофондов. - Никуда никого утонять не надо. Наоборот, у нас массовое мероприятие будет!

Как словом, так и делом: объявили всеобщую Неделю бегуна. В полдень выходят изо всех учреждений, со всех заводов и бегом на Афонтову гору для здоровья. Впереди Наум Евстигнеич с личным примером, за ним помощники с транспарантом: "Беги, Емеля,- твоя неделя!"

И гляди ты: икотка-то сперва больше помалкивать стала, утомилась, а потом и вовсе на нет сошла.

На работе профилактические меры принял: питаться стал в кабинете. Кроме того, Семеновна, доктор наук, предупредила:

- Опасайся по глинистой почве ходить. Неровен час, кто в след три иголки остриями вверх вставит - так будешь знать. А то еще хуже - след вынут да нашепчут...

С тех пор не видали Наум Евстигнеича на ударных стройках.

Как Наум Евстигнеичу подбросили кикимору

С икотой, не будь ладна, управились. Наум Евстигнеич на симпозиум по форуму пленума съездил, наградил жену ценным подарком из московской гостиницы.

Но вот новая беда. Любил Наум Евстигнеич после обеда вздремнуть часика два. Ему для этого диванчик поставили, а он по старой привычке за столом предпочитал. И вот как-то спит и видит: из-за сейфа японской ручной работы выходит мужичок невысокого ростика, в галифе, во френчике, с усиками, невзрачный, рябенький, изо рта трубочка торчит. И говорит Наум Евстигнеичу:

- Товарищ Дрянных! Вы мои "Вопросы языкознания" законспектировали, нет ли? Ну, я тебя сейчас задавлю-ка!

И ручищи вытянул на три метра двадцать два сантиметра, добрался до шеи, давит Наум Евстигнеича, ругается по-нерусски. Наум Евстигнеич вырывается, кричит. Секретарша дверь открыла - он шмыг за сейф, как не бывши.

- Что такое, Наум Евстигнеич?

- Да так, скверно во сне видел...

- А что это у вас на шейке?

Стал Наум Евстигнеич в кабинете с охранником сидеть. Ну, пообедал, стал его сон долить. Снова выходит из-за сейфа рябенький с трубочкой. Охранник же, вместо того чтобы огонь открыть, встал по стойке смирно, ладошку к пустой голове прикладывает. Рябенький ухмыльнулся и спрашивает:

- Товарищ Дрянных, мы решили, что у вас головокружение от успехов. Поможем вам его преодолеть: я тебя задавлю-ка!

И давит, старается. Охранник пистолет в зубах держит, а руками изображает бурные, продолжительные аплодисменты. Ну, секретарша в кабинет. А рябенький ее почему-то стеснялся, снова за сейф оттянулся... Наум Евстигнеич глупого охранника присудил к высшей мере - с пайкового довольствия снял и говорит: