Павел Вежинов - Синие бабочки

– С помощью Дирака, разумеется. А тебе не приходило в голову, Алек, что вселенная чертовски однообразна?

– Но мы еще не встретились с живой природой, старик.

Пилот пожал плечами.

– Кто знает! Я тебе прямо скажу, что нисколько не удивлюсь, если на Хеле нас встретит Багратионов. Ни капельки не удивлюсь…

Дверь камеры Алека бесшумно открылась, и вошел Дирак. Алек прежде всего взглянул на поднос с принесенной пищей.

– Вот это хорошо! – кивнул он, довольный. – Ты наверно хочешь есть, Казимир?

– Ужасно! – сказал пилот. – Но твоя кухня, Дирак, совсем меня не вдохновляет.

– Почему моя? Ты забываешь, что ваше меню составляли три института.

– Черт бы их побрал! – воскликнул с возмущением пилот.

– Вспомни, какое заявление ты сделал по этому поводу в прессе? – вставил безжалостно Дирак.

– Дернуло же меня трепаться!

– Вульгарный жаргон, приятель, – невозмутимо заметил робот. – Язык космического путешественника не должен быть таким…

– Ты прав! И поэтому тоже катись ко всем чертям.

Дирак взял поднос.

– Не хотите ли посмотреть какой-нибудь фильм?

– Нет, спасибо, – ответил пилот. – Я хорошо выспался.

– А ты, Алек?

– Я бы посмотрел что-нибудь, – заколебался Алек.

– Так что же?

– Ну ладно… Выбери из архива что-нибудь об индейцах или привидениях.

– Браво! – воскликнул Казимир. – О привидениях даже я бы посмотрел. Надоела мне до смерти эта космическая скука.

Дверь бесшумно закрылась.

2

Ракета отделилась от звездолета без всякого толчка, так легко и бесшумно, словно кенгуренок, выскользнувший из благословенной материнской утробы. Стоя у командного пульта, Казимир несколько мгновений видел тонкую красную черточку – след, оставленный ракетой; черточка быстро растаяла, как тает во мраке огонек брошенной сигареты. На минуту им завладел панический ужас при мысли об одиночестве, мучительная спазма сжала горло. Куда они полетели, зачем он отпустил их? И что он будет делать один в этой огромной пустыне, если с ними приключится беда?

Под ним, все такая же синяя и таинственная, плыла Хела. Отсюда она казалась немногим больше, чем Луна с Земли. Сквозь тонкую завесу облаков поверхность ее едва просматривалась – более темная у экватора, прозрачно-синяя возле полюсов. Мощный телескоп звездолета ощупывал всю планету в течение трех дней, прежде чем было выбрано место для посадки. Планета состояла не из континентов, суша широким поясом охватывала только ее центральную часть. Не было ни гор, ни внутренних морей. Не было даже островов на двух спокойных, прозрачных океанах, омывающих полюса. Вся суша была покрыта бескрайними лесами, рассеченными множеством синих озер. Если этот мир и в самом деле населен людьми, думал Казимир, то они едва ли отличаются от земных орангутангов. И в этот зверинец необходимо послать своего единственного друга…

Казимир обеспокоенно повернулся к пульту; экран засветился. Он вдруг увидел возбужденное лицо Алека, который всматривался в планету. Рядом с ним Дирак хладнокровно орудовал у пульта управления – железное его лицо, как всегда, было спокойным и безжизненным.

– Ну как ты там, старик? – спросил Казимир. – Как тебе нравится скорость?

– Кошмар! – ответил Алек весело. – Всего лишь сто километров в секунду!

– Как работают установки?

– Превосходно!

– Будьте все-таки осторожны, – сказал пилот, и в голосе его прозвучала тревога. – Боюсь, вы там обнаружите комаров величиной с голубя.

– Ну это бы еще ничего! – улыбнулся Алек. – А вот как бы водяная змея не проглотила ракету.

– На этот раз она подавится, – сердито сказал пилот. – И все же будь внимателен, старик, смотри в четыре глаза…

Экран погас. Теперь перед Алеком и Дираком еще ярче светилась Хела, красивая и спокойная. Им оставалось до нее часов десять – ничтожный шаг в бесконечности, которую они уже пересекли. Дирак все так же уверенно и безучастно управлялся с аппаратурой, не обращая никакого внимания на планету. И понятно, ведь для него в этом не было ничего удивительного – просто цель, а не повод для переживаний. Она не могла вызвать у него никаких чувств. По существу, именно в отсутствии эмоций заключалась его сила, его преимущество перед людьми на всем протяжении их совместного путешествия. Иначе он, наверное, уже сто раз сошел бы с ума, сто раз вернул бы звездолет обратно или, поддавшись слепой ярости, направил бы его прямо на какое-нибудь пылающее солнце. Но люди были уверены в нем и спокойно отдали себя в его руки. Лишенный чувств, он мог противостоять природе, поскольку не зависел от нее. Для пего не существовало ни времени, ни пространства. Все было только поводом для размышлений. Но даже гигантский разум, располагающий огромными знаниями, не был главным – единственной и постоянной сущностью были для него люди и их указания. Это было сильней и действенней всех инстинктов, которые природа могла бы вложить в живое существо. Багратионов действительно сотворил чудо, может быть, величайшее в бескрайнем космосе, который они сейчас бороздили.

Алек очень хорошо понимал все это и не раз с затаенным дыханием вглядывался в умное, благородное лицо робота. Его черты, скопированные с произведения древнего скульптора, были действительно прекрасны. Но Алек боялся смотреть в пустые глаза, в блестящие линзы, которые недвижно светились на железном лице. Тогда ему казалось, что он выдаст какую-то тайну, нарушит фатальный закон и произойдет самое страшное – машина внезапно осознает себя. Хотя, в конце концов, это ее право, и в такие минуты Алек испытывал неясное чувство вины. В такие минуты, неизвестно почему, он старался разговаривать с роботом особенно тепло и ласково, но робот отвечал ему, как всегда, вежливо и разумно. Это раздражало человека.

Да, Алек часто ловил себя на том, что робот его раздражает. Прежде всего своими безапелляционными высказываниями. Своей самоуверенностью, пренебрежительным отношением ко всякого рода сомнениям и неподтвержденным выводам. Это чувство боролось в Алеке с глубокой признательностью, которая неизменно брала верх. И тогда Алек снова становился дружелюбным и ласковым.

Когда они стали приближаться к планете, он спросил:

– Как наши дела, Дирак?

Теперь робот не сводил глаз с аппаратуры.

– Скорость пятнадцать километров в секунду, – ответил он. – Расстояние от…

– Я спрашиваю тебя: благополучно ли мы сядем?

– Нет никаких оснований, чтобы мы не сели…

Теперь Хела заполнила собой весь горизонт, она была уже не такая ярко-синяя, к синему добавился нежный оттенок резеды. За полупрозрачной сеткой тонких, ослепительно белых облаков просматривался далекий континент. В тот момент они еще не видели озера, куда должны приводниться, – оно было на обратной стороне планеты, там, где сейчас рождался рассвет.