Валерий Алексеев - Проект "АЦ"

За дверью оказался небольшой тамбур, а за ним – комнатушка без окон. Под потолком на проводе горела голая электрическая лампочка, за столом сидел загорелый молодой парень в темно-синей спортивной куртке. У него было лицо честного футбольного тренера.

– Добрый вечер, – сказал я, подошел и сел на стул.

– Добрый вечер. – Парень улыбнулся, протянул мне через стол руку и назвался: – Дроздов.

– Очень приятно, – сказал я и вспотел от смущения.

– Фамилия, имя?

– Андрей Гольцов.

– Поздновато явились. Гольцов. Ну, да ладно. В каком классе учитесь?.. Так, в восьмом. А два года сидели в котором? В шестом? Говорите яснее. В шестом. – Он сделал пометку на лежащем перед ним листе бумаги. Я готов был поклясться, что увидел на этом листе свою фамилию, напечатанную на машинке. По какой причине сидели?

Я замялся. Сказать "неспособный к учению" – сам себе навредишь. "Учителя заедались" – неправда. "Не хотел учиться" – хуже того. Я подумал и ляпнул:

– Болел.

Дроздов прищурился, посмотрел на меня с усмешкой:

– Вот как? Чем?

Разговор принимал неприятный оборот. В голове у меня замельтешило: "Энцефалитом? Эхинококком?"

– Гипертонией.

Лицо у Дроздова стало совсем хитренькое: знаем мы эту гипертонию.

– Ничего, – сказал он, – вылечим. – Посидел, помолчал. – Как вы полагаете. Гольцов, вы обыкновенный человек?

Такого вопроса я, естественно, не ожидал.

– Нормальный, – ответил я и пожал плечами.

– Нет, я не о том. Я имею в виду: вы как все или нет?

Я покачал головой:

– Нет.

Дроздов удовлетворенно откинулся к спинке стула.

– А почему нет?

Вот пристал, подумал я. А я-то боялся, что по алгебре будут спрашивать.

– Мне кажется, я способный, – промямлил я и покраснел.

– К чему? – вежливо поинтересовался Дроздов.

– Ну… учиться способный.

– Этого маловато, – огорчился Дроздов.

Я тоже расстроился. В самом деле, к чему я способный? Да ни к чему. Баклуши бить.

– У каждого человека должны быть особые, присущие только ему способности, – участливо глядя на меня, сказал Дроздов. – Постарайтесь припомнить.

Я молчал.

– Вы очень уверенно сказали, что вы не такой, как все. Это впечатляет. Но на чем вы основываетесь?

– В длину неплохо прыгаю, – брякнул я совершенно невпопад.

– Спорт нас не волнует, – нахмурившись, сказал Дроздов. – Слабосильных подтягиваем. У нас там спортивный комплекс по последнему слову техники. Для того мы и приглашаем в нашу школу, чтобы отставание по отдельным пунктам не мешало развиваться главному. Вопрос: что в вас главное?

Я совсем упал духом: не видать мне этой школы, как своих ушей.

– Ну неужели ничего главного? – настаивал Дроздов. – Не верю. По ночам хорошо спите?

– Когда как.

– А если не спите, что вам спать не дает?

– Маму жалко, – с запинкой сказал я.

Тут Дроздов не стал вдаваться в подробности.

– Понятно, – проговорил он. – Ну, а что бы вы для нее сделали, если бы могли?

– Чтобы она смеялась, радовалась, не плакала.

Я смутно начал понимать, чего он от меня добивается. Но выразить это словами не взялся бы даже для спасения жизни.

– А как это сделать? – не унимался Дроздов.

– Надо больше с ней разговаривать, доказывать, что все хорошо…

– Словами доказывать?..

– Нет, не словами. – А как?

Я молчал.

– Ну, добро, – Дроздов заметно повеселел. – И что же, получается?

– Не очень.

– А хотелось бы?

– Да.

– Больше всего на свете?

Я не ответил. Не люблю говорить такие слова. Но подумал: да, больше всего на свете.

– Ну что ж, – сказал Дроздов, – мы на верном пути, Андрей. Просто вы подавлены своими неуспехами и плохо прислушиваетесь к себе. Вы, несомненно, одаренный человек…

Меня бросило в жар.

– …но природы своей одаренности сами не сознаете. Мы вам в этом поможем. Пишите заявление. Да не волнуйтесь, вы приняты.

Должно быть, на моем лице было что-то вроде недоверия, потому что Дроздов засмеялся.

– Между прочим, я директор школы, и мое слово – это уже решение. Вот образец: "Прошу зачислить меня в состав учащихся Чулпанской спецшколы для одаренных переростков". Дата, подпись.

– А где это – Чулпан? – спросил я, взявшись за ручку и начиная уже приходить в себя.

– В Западной Сибири. Еще вопросы есть?

Я осмелел:

– Есть. Почему вы так назвали – "школа одаренных переростков"?

Дроздов оживился:

– А что? Задевает, беспокоит?

– Да неприятно, – признался я.

– А правде в глаза смотреть всегда неприятно. Ведь вы же переросток? Несомненно. В ваши годы надо учиться в десятом классе, на худой конец в девятом. Уж раз вы нам позвонили, вы понимаете это и не считаете тяжким оскорблением. Не так ли?

Я должен был признать, что это так.

– Вот то-то и оно. Вы удивитесь, узнав, как мало у нас учеников. Никто не хочет признавать себя переростком. Сидит за партой этакий дылда и не страдает от этого, скорее склонен всех остальных считать недоростками. Столько в нем чванства, наглости, самоуверенности… да просто хамства. Значит, не умен. Нам такие не нужны, и не идут к нам такие. Понятно?

3

Я влетел в комнату совершенно полоумный от радости. Перепрыгнув через стул, кувыркнулся. Плюхнулся на пол.

– Приняли, мама! Приняли! – завопил я что было мочи.

– Тихо ты, сумасшедший! – замахала на меня руками мама. – Соседей перепугаешь.

– Мама, меня приняли в спецшколу! – повторил я шепотом. – Приняли безо всякого.

Мама села на стул, сложила руки на коленях.

– Ну что ж, сыночек, это хорошо, – сказала она и заморгала глазами. – Я всегда знала, что ты у меня умница.

– Только уговор: не плакать сегодня, – сказал я строго, все еще сидя на полу. – Завтра будешь плакать… немножко. Завтра я улетаю.

Мама растерялась:

– Улетаешь? Значит, так далеко?

– В Западной Сибири, мама! Город Чулпан. Живописные места, отличная рыбалка. Грибы, ягоды, лодочные походы по озерам!

Ни о чем об этом у нас с Дроздовым не было разговора. Я выдумывал на ходу.

– Вещи собирать надо, – сказала мама и все-таки не выдержала, заплакала. Одна я останусь…

– Никаких вещей, мама! Все там будет. Униформа, спецодежда, – все бесплатное. Меня предупредили, чтобы не было большого багажа. Только самое любимое. Вот – вельветовые брюки надену, куртку парусиновую возьму, блесны для спиннинга. Пару книг, зубную щетку, мыло, полотенце. Кеды. И все!

– А теплое? – ужаснулась мама. – Ведь Сибирь же! А зимнее?