Сергей Лукьяненко - Фугу в мундире

Я вздохнул. Спросил:

— Слушай, а ты не жалеешь?

— О чем?

— Ну… как раньше было.

Валерка покрутил пальцем у виска.

— Ты чего, псих? Ты бы раньше на «Тойоте» ездил? А я на «Мицубиси» катался? Да мы с тобой на пару за три года на старый «Запорожец» не зарабатывали! А как вкалывали! На птицефабрике проводку чинили по колено в курином дерьме… Еще и вода протекала, помнишь? А у тебя сапог не было, ты по загородкам как обезьяна прыгал… Ну а с книгами, помнишь? Из Москвы к нам, в глубинку, возили спекулировать. Детективы, фантастику… Помнишь Дика, «Человек в высоком замке», как японцы с немцами Америку оккупировали? Вещь! И японцы там правильно описаны, хорошо… Такой сюр!

Все. О сюре Валерка может говорить часами. Он его любит — во всех формах, особенно в напечатанных… Я вздохнул и поднялся:

— Слушай, я пойду развеюсь. Может, в бар загляну.

— Пьянствовать? Да не переживай ты! И Конфуцию не всегда везло!

Я торопливо вышел. От японских пословиц меня иногда начинало бросать в дрожь. А поскольку Валерка их любит, то пришлось смириться. Мы с ним арендуем трехкомнатную квартиру на двоих, так дешевле выходит. И на работу можно ездить на одной машине — сегодня везу я, завтра Валера. Там он берет служебный джип и мчится искать булыжники. А я сею травку.

«…что это такое?» — «Не знаю», — последовал ответ. «Здесь у меня на шее мешок с твоими сухими костями, я два раза съедал тебя», — произнес Шэньша. — «А ты, оказывается, совсем ничего не знаешь, — сказал монах. Ведь если ты и на этот раз не изменишь своего поведения, придется тебя уничтожить вместе со всем родом». Шэньша почтительно сложил ладони — он поблагодарил за оказанную милость и проявленное сострадание…

По голове меня стукнули, едва я вышел из подъезда. Дальше было темно, затем мокро и холодно. Я открыл глаза — светло.

В каком-то бункерообразном полуподвале с крошечными зарешеченными окошками и грязными бетонными стенами сидели двое мужчин. Один русский, другой… то ли японец, то ли нет. Более полный какой-то.

— Извините за обращение, — с улыбкой сказал то ли японец. — Грубо, увы… Грубо…

Он повернулся к своему явно русскому соседу и сказал:

— Нельзя прощать слугам, если они обидели чужого человека, Андрей. Прощайте слугам, если они обидели вас.

Андрей кивнул, но не выказал ни малейшего желания броситься наказывать нерадивых слуг.

То ли японец продолжал:

— Вас расстроило обращение с вами Арана-сана, не так ли? Увы, когда жадному человеку преподносят золото, он недоволен тем, что ему не поднесли яшму. Люди Поднебесной понимают это.

Китаец!

— Скажу откровенно, — начал китаец, — до нас дошло известие о попавшем к вам конверте.

Он сделал паузу. Хорошо сделал, красиво. Явно русский не сумел бы… Так я и думал! Русский нарушил молчание:

— Мы просим передать конверт нам — за любое вознаграждение.

— Зачем? — спросил я. Отрицать факты было глупо.

— Мы постараемся предупредить нужных людей… в прошлом. Они предотвратят присоединение России к японцам!

— Как? — Мне стало интересно.

Явно русский с сомнением посмотрел на китайца. Тот кивнул.

— Люди… скажем так, резиденты, получат задание любой ценой устранить ряд лиц. Тех, кто настоял на третьем пункте референдума. Тогда история потечет по-другому.

— А что будет с нами?

Русский радостно улыбнулся:

— А мы исчезнем! Станем невозможными!

Китаец кивнул. И начал:

— Когда ищешь огонь, находишь его вместе с дымом. Увы, нам…

— Да пошли вы на хер! — завопил я. — Мне с японцами нравится. Я уже семьдесят иероглифов выучил!

Про семьдесят я, конечно, приврал. От силы сорок. Но тут меня снова ударили по голове. Сильно. И под ребра. Не слабее.

4. МЕСТНОСТЬ СМЕШЕНИЯ

«Острый холецистит — острое неспецифическое воспаление желчного пузыря. Этиология: инфицирование восходящим и нисходящим путем. Симптомы, течение: после погрешностей в диете возникают интенсивные боли в эпигастральной области…»

— Слушай, а может, и от удара он возникает? — морщась от боли, спросил я.

— Сергей, кто из нас медицинский кончал? Чего ты пристал? Хочешь, в другом месте почитаю… У тебя живот болит, так… Острый живот… Разрыв желчного пузыря…

— Эй, кончай! — Я отобрал у него справочник практического врача и учебник травматологии. — Я б уже загнулся. Уж симптомы воспаления брюшины я помню!

Валерка с уважением посмотрел на меня. Однажды, чиркая спичкой о стекло, за неимением коробка, он отрезал себе с четверть пальца. Я хладнокровно посоветовал залепить ранку бумагой, и с тех пор он утвердился во мнении, что я повидавший всякого врач. Тем более что палец, к моему удивлению, зажил отлично. На Валерке все хорошо заживает, на мне куда хуже. Однажды нам дал по морде один и тот же парень. У меня вылетел зуб, а у Валерки только раскрошился немного. Жизнь странная штука… Я немного подумал, нельзя ли сказать «жизнь — странная штука» Арана-сану как афоризм, потом решил, что это слишком просто. Нужно чего-нибудь добавить… Вот! «Жизнь — странная штука. Восход в ней предшествует закату, но в полдень мы постигаем, как коротка наша тень». Неплохо. Японцам понравится. Китайцам тоже… Я вспомнил китайцев и выматерился.

— Это зря. — Валерка с состраданием посмотрел на меня. — Русский мат — самый некрасивый пережиток суверенитета.

— Да брось ты… Словно Арана-сан не матерится.

— Все равно не надо. Я сейчас позвоню, вызову гейш. Ты при них не ругайся.

— А мы осилим?

— Двоих-то? Ну давай одну пригласим…

— Я не о том! У нас йен хватит?

Валера усмехнулся.

— С премиальными можно и погулять. Арана-сан получил большое ниндзе от моего гири… Ну, расщедрился, конечно…

Я со вздохом отвернулся к стене.

При виде гейш у меня прошли и бок, и голова. Вообще полегчало. Гейши были маленькие, узкоглазые и в роскошных кимоно. По-русски они говорили совсем неплохо — наверное, специализировались на новых японцах.

Вначале мы пили сладкое сакэ, закусывая охаги. После третьей чашечки гейши опьянели, да и у меня после всех волнений закружилась голова. Гейша в розовом кимоно встала и вдохновенно прочитала:

Абунаку мо аримэдэтаку мо аримоко ири-ноюубэ-ни ватарухитоцубаси.

Мы с Валерой переглянулись и вежливо засмеялись:

— Ва-ха-ха!

— О-хо-хо, — благопристойным женским смехом такаварай ответили гейши. Затем та, что в розовом, перевела стихи на русский:

Тут тебе и боязно,тут тебе и радостно,идя к жениху,перейти в вечерней мглепо бревну ручей.

Гейша поклонилась и села на корточки. Мы дружно засмеялись смехом синобиварай: