Юрий Никитин - Рассветники

– Гриша, – прозвучал его чуточку виноватый голос, – ты как, говорить можешь?

Я ответил почти так же виновато из-за его виноватости:

– Ну, папа, теперь за руль не держатся и за дорогой не следят! И мобильник не прижимают к уху! Конечно же, могу!

Он сказал торопливо:

– Ну, я подумал… вдруг ты не за рулем, а… на собрании…

– Папа, – сказал я с укором, – там у тебя на экране двигается точка по карте города. По Серпуховской видишь? Сейчас поверну на Коровий Вал… ну какое собрание?..

Он вздохнул:

– Да все не успеваю за вашим прогрессом. Сможешь заглянуть на часок?

Я быстро вызвал на экран табло с расписанием, разноцветье пиктограммок сразу сообщило во всех подробностях, что и в какой час делаю в течение дня, недели и какие важные дела ждут на протяжении месяца.

– Если прямо сейчас, годится?

– Да, конечно, – сказал он обрадованно.

– Тогда щас и заскочу, – сказал я. – Мне к тебе минут пятнадцать добираться, не больше.

– Буду ждать, – сказал он. – Могу пирог испечь.

– Я люблю твои пироги, – сообщил я, – но не надо. Спешу.

Вечером на улицах машин и людей многовато, все-таки пятница, веселье и всяческие утехи возведены в культ, без них человек подозрителен, нужно постоянно улыбаться и лучиться довольством, чтобы выглядеть добропорядочным гражданином, а не замышляющим взорвать Красную площадь.

Отец живет в двадцатипятиэтажном доме на окраине, предполагалось, что такие вот полунебоскребы будут стоять, как карандаши, на просторе, потому не предусматривалось подземных стоянок, и вот теперь все пространство между домами запружено автомобилями.

Мой, ворча и пофыркивая, отыскал место и припарковался так тесно, что я едва вылез.

Камера в подъезде должна бы хранить мое изображение, однако пришлось самому вытаскивать из кармана магнитный ключ и открывать толстую металлическую дверь.

Лифт поднял меня на самый верх, двери начали раздвигаться, и сразу же послышался щелчок, на площадку выбежал отец, обнял, похлопал по плечам, потащил в распахнутые двери, где видно широкий коридор и часть кухни, откуда валом прут вкусные запахи.

– Ну, – сказал я чуть смущенно, – я же не нажираться приехал… Рассказывай, как делы, да рвану обратно.

Он ахнул:

– Ты что? Только приехал, и уже думаешь, как удрать?.. Что за жизнь вся в спешке…

– Это не у меня, – ответил я, – это вообще.

– Знаю-знаю, – ответил он со вздохом. – Как на эскалаторе, – не идешь вверх – относит вниз.

– Более того, – сказал я, – кто не бежит вверх, уже и того сносит. Жизнь ускоряется, отец. Да не спеши ты с этим столом. Успеем нажраться. Кофе да, буду… Давай я сам заварю, что-то все крепче и крепче предпочитаю. Или вынужден… Что случилось? Голос у тебя был весьма такой… не очень…

Он сказал мужественно, но голос пару раз дрогнул:

– Знаешь, я решился… Я сперва еще думал, что вот все сожгут, а я останусь с таким богатством, через сто лет это вообще будет редкость… потом понял, что книг в мире столько, увы, никогда не станут редкостью…

Я молчал, сопел сочувствующе. Все, что можно сказать, проговорил так и эдак годы назад, когда избавился от библиотеки сам. Отец тогда язвительно вспоминал что-то про Фаренгейта, тогда тоже жгли, но вообще-то, как помню детские впечатления, это не то, сейчас жгут не книги, а только устаревшие носители. Все библиотеки мира, как и картинные галереи у каждого дома в крохотном уголке на харде.

Стыдясь и нервничая, он начал брать книги с полок, связывать в толстые пачки. Сперва снимать, потом вынимать; как у всякого книжника, они в два, а то и в три ряда. Как и при переезде, их оказалось намного больше, чем видится на первый взгляд. На стеллажах красивые ровные ряды, и кажется, их не так уж много, но когда дело доходит до перебазировки…

Сейчас же все обстояло намного хуже, чем при самой тягостной перевозке с квартиры на квартиру. Отец дважды пил валериану, но сердце снова заболело, пришлось накапать валокордина, и не тридцать капель, как я ему уже давал пару раз как-то, а все пятьдесят.

Веревок не хватило, он крикнул беспомощно:

– Сынок, там в кладовке еще моток бечевки!

Я отмахнулся:

– Там на столе я положил скотч.

– Липкую ленту? – переспросил он с негодованием. – Она прилипает к переплету!

– И что? – переспросил я. – Зато держит крепко.

– Но когда начнешь отдирать, – объяснил он, – испортит книгу.

– Отец, – напомнил я, – а мы куда их? На выставку?

Он помрачнел, оставил груды книг на полу и потопал на кухню, где в холодильнике стоит флакончик старого доброго валокордина. Я промолчал, несмотря на ридеры и жажду сбрасывать прошлое с корабля современности, книги все-таки жалко, сам пять лет назад то и дело брал какую-нибудь и ставил обратно на полку: эта пригодится… а эта просто красивая…

Потом, когда их становилось многовато, злился на себя и решительно снимал все до единой, пусть даже там роскошные альбомы с видами готических соборов или холодного оружия. Готические соборы лучше смотреть в три-дэ на сайте, как и любое оружие. Там и размеры можно менять, и поворачивать во все стороны, рассматривая под углами, и любой уголок в соборе увидеть в деталях, что невозможно в альбомном исполнении.

И все равно даже мне жалко выбрасывать книги, а что уж про отца, ему не просто жалко, это часть его жизни, души. Сколько его сверстников сейчас глотают сердечные капли, расставаясь с сокровищами, которые копили всю жизнь?

Я сказал громко:

– А вот Сергей Антонович решил проще…

Из кухни донеслось слабое:

– Как?

– Пусть книги, говорит, – крикнул я, – пока стоят, а после его смерти дети поступят, как хотят.

– Мудро, – донесся его слабый голос. – Все мрут в разное время, на сжигание не будет жуткой очереди, как сейчас.

Квартира отца на самом верхнем, двадцать пятом, и в ночи с балкона видна далекая багровая точка, как тлеющий на горизонте уголек. В той стороне расположена далеко за городом фабрика утилизации отходов, куда в свое время и я сдал уникальную библиотеку. Ее начал собирать еще прадед, пополняли дед и отец со стороны матери, даже я сам купил пару сот книг в эпоху своего студенчества.

Когда весь мир стремительно перешел на электронные носители информации, встала проблема, что делать с этими устаревшими носителями. Почти у каждого человека на земле имелись книги, а у многих – домашние библиотеки, которые собирали всю жизнь, ими гордились, передавали из поколения в поколение.

Книги в одночасье, слишком быстро, стали предметом… интерьера, что ли. Даже владельцы библиотек предпочитали читать с ридеров с их возможностями подбора шрифтов, освещения, расположения на экране. Книги стали не нужны сперва как источники информации, так как любые сведения проще и полнее искать в инете, потому первыми перестали приобретать энциклопедии и справочники, а затем и как источники удовольствия и наслаждения самим процессом чтения.