Андрей Кивинов - Ночь накануне

— Угодно град, — решил Старый Еврей. — Господа, а вам не кажется, что в воздухе что-то носится?

— Простите, это я виноват, — вступил в разговор «Корнеев». — Думал, разойдется.

Корнеев утверждал, что это его настоящая фамилия, а вовсе не заимствование у Стругацких. Но марку держал: вел себя не просто грубо, как литературный персонаж, а еще и любил все опошлить.

— Это носятся арабские отравляющие газы! Доставай противогаз! — обрадовался Патриот. — Быстро-быстро!

Но Старый Еврей не был расположен к пикировке:

— Я серьезно, господа. Тревога какая-то. Напряжение. Тоска. Или это у меня одного?

Толик потянулся к клавиатуре, намереваясь описать свое прекрасное настроение, умиротворяющее воздействие пива и…

Он остановил руку.

А ведь Старый Еврей был прав… Что-то давило. Несмотря на пиво, несмотря на полную жизненную безмятежность, несмотря на мирный треп Девочки и Пилота.

— У меня тоже, — отбил он.

И совсем не удивился, когда эту фразу повторил Синоптик, а молчавший до сих пор Терминатор-2000 ограничился экспрессивным:

— Точно, блин.

Терминатор, по его словам, был крутым компьютерным хакером. Возможно, не врал — кое-что, им показанное, впечатляло. Толика смущало только слишком громкое имя — настоящие крутые парни таких погонял не носят.

— Верно, ребята, — отозвался Бомонд. Кто он такой — не знал никто. Ходили слухи, что это популярный рок-певец. Некоторые склонялись к мысли, что это сам Пелевин или Акунин. Одно было бесспорным: Бомонд вращался где-то в литературно-музыкально-артистической тусовке — его свежие сплетни, даже самые невероятные, неизменно оказывались правдивыми, а истории — занятными. Впрочем, Толик считал, что вахтер из концертного зала тоже знает немало сплетен…

— И у меня та же задница, — печально сообщил Колян, веб-дизайнер из Киева. — Не работается, не пьется, не гуляется.

Колян Толику нравился. С ним было проще, чем с остальными. Да и в компьютерном железе он понимал лучше всех. Даже Терминатора.

— Вместо «задница» надо говорить «верхняя часть ноги», чудило! — одернул его Корнеев. — Не видишь, девочка на канале, твою мать!

Отмалчивались только Чтец и Доктор Кеша, явно увлеченные своим диалогом. Оба они казались Толику самыми пожилыми обитателями чата, самыми серьезными и спокойными… Но называть их яйцеголовыми он не решался. Даже мысленно. В Сети трудно сохранять пиетет к кому-либо, но перед ними Толик немного робел. Только когда у гуманитариев начинались проблемы с компьютерами и они бросались к спецам за помощью, неловкость проходила.

— Наверное, магнитные бури, — предположил Толик, заранее готовясь к ироничному комментарию Синоптика или Чтеца. — Влияют…

И тут заговорил Основатель:

— Сегодняшняя ночь — ночь накануне. Вы, это чувствуете.

Толик сдернул ноги со стола и сел прямо. Будто его вольную позу кто-то мог увидеть… Дело в том, что Основатель — тот, кто когда-то создал чат, — говорил не просто редко, а очень редко. На памяти Толика это был третий случай. Еще две реплики Основателя он читал в логах чата. Каждый раз Основатель вступал в разговор после ожесточенных споров, каждый раз высказывался кратко и веско, порождая еще больший спор. Особенно не любили соглашаться с ним Чтец и Доктор Кеша. Но через какое-то время все убеждались, что прав был именно Основатель.

Так что своей реакции Толик не стыдился. Дело и впрямь было невиданное.

— ОЖИЛ ВЕЛИКИЙ МОЛЧАЛЬНИК! — «закричал» Корнеев.

И тут же вступил в разговор Чтец:

— Накануне?

В общем-то, Основатель мог закончить разговор. Такое уже случалось — финальная туманная фраза, которая становилась понятной лишь через какое-то время. Но сегодня Основатель был явно расположен к разговору:

— Именно. Прошу прощения за дискомфорт. В каком-то смысле мы сейчас находимся рядом, и вы чувствуете мое состояние.

— Накануне годовщины изобретения застежки-молнии? Накануне годовщины свадьбы Гитлера и Евы Браун? — съязвил Чтец.

Толик хмыкнул, встал с кресла и выглянул в коридор. В дальнем конце, у самого выхода, лежал на полу прямоугольник света из открытой двери. Доносились азартные возгласы. Охранники, похоже, дискомфорта не ощущали. Толик допил пиво, открыл вторую бутылку, вернулся к компьютеру и прочитал выскочившие за это время строчки.

Хорошо, что он успел сесть.

— Охрана ничем не встревожена, Толик, — писал Основатель. — Девочка, мне очень жаль, но солнышка больше не будет. Пилот, твоя ночь накануне уже закончилась. Патриот, я не думаю, что это хорошая идея. Старый Еврей — сочувствую. Не слишком ли много коньяка за вечер, Бомонд? Корнеев, и тебя туда же! Доктор Кеша, ты прав. Терминатор — нет, я не перехватываю твой приватный чат с Коляном, это невозможно технически. Синоптик, тебе нет необходимости дописывать это письмо, его не успеют прочесть. Чтец, это событие не отмечено в календаре памятных дат.

Первым заговорил Чтец:

— Основатель, если я правильно понял, ты демонстрируешь каждому из нас свою осведомленность?

— Да.

Толик засмеялся. Потом оглянулся — будто в маленькой комнате кто-нибудь мог спрятаться. Ага. В шкафу. С ноутбуком и радиомодемом. И так — сразу у каждого.

— Ты имеешь в виду ночь накануне конца света? — спросил Доктор Кеша.

— Да.

Толик вдруг понял, что его смущало — больше, чем немыслимая осведомленность Основателя, больше, чем невнятная беспричинная тревога… Вопросы и ответы следовали слишком быстро. Будто исчезли досадливые ретрейны, будто разговор велся без маленьких, но неизбежных задержек.

Почему-то для него, компьютерщика, это было самым возмутительным. Так не бывает! Даже в фантастике о виртуальных мирах.

— Не верю, — коротко резюмировал Пилот.

— Хорошо, — легко согласился Основатель. — Это естественная реакция. Сейчас вы поверите.

Толик опустил бутылку с пивом, из которой так и не успел отхлебнуть. Недоуменно посмотрел на нее.

Что-то изменилось…

Секунду назад в чате шла какая-то игра. Не самая приятная, на его взгляд. Дурная игра. Да к тому же с непонятными правилами. Ну какой конец света, о чем вы?!

Теперь он верил… нет, не верил, а знал. Эта ночь — ночь Накануне. Мир погибнет. С первым лучом солнца, которое так ждет Девочка. Не Толик погибнет и не обитатели чата, а весь мир. И не просто погибнет, а гораздо хуже — перестанет существовать во все времена. Будто его и не было. Не перечеркнутый лист с надписью «планета Земля», а чистый. Будто взяли бездарную акварель на хорошем листе бумаги — и безжалостно смыли краски, готовя бумагу к новому рисунку.