Провинциальная хроника начала осени - Александр Александрович Бушков
— Я и не завидую, — сказал Майон. — Но ты?
— Майон, милый, мне неловко, но что тут сделаешь, — сказала она. — Да не я одна — так думают многие девушки, хотя не все признаются. Да, я завидую Елене Прекрасной — из-за ее красоты вспыхнула такая война. Война очень часто несправедливость и зло, но Троянская война была справедливой и благородной!
Майон и сам об этом думал.
Где-то неподалеку раздались несвойственные тихой ночи звуки: стук копыт, крики — злые, пронзительные и громкие. Скорее всего, записные гуляки никак не могли угомониться — повод для веселья они ухитрялись отыскать всегда.
Смеясь, Нида увлекла Майона в недра пережившего своих капитанов корабля. Они уверенно находили путь среди торчащих досок и ветхих перегородок — здесь было их место, заповедное и любимое. Возможно, в другие ночи корабль служил прибежищем для иных влюбленных пар, хотя их никто ни разу не потревожил и они ни разу никому не помешали.
Крики и топот отдалились.
Час пробил. История понеслась вскачь.
2. ДОРИЕЦ И ДРУГИЕ
С оглядкой, промеж своих, за глаза его называли Дорийцем, наивно полагая, что он об этом и не догадывался. А Гилл, конечно же, знал и в глубине души не имел ничего против, даже приятно было чуточку, что его причисляют к воинственному народу, против которого с незапамятных времен стояли мощные укрепления на Истме, на севере Эллады. К тому же была в прозвище и известная доля истины — текла в его жилах капля дорийской крови, доставшаяся то ли от прабабки, то ли от деда. Но мало ли что скрывается в глубине души! Для окружающих — никакого панибратства, ни тени улыбки, означающей, что ты все знаешь и подсмеиваешься над наивной попыткой подчиненных скрыть от тебя данное ими прозвище. Для окружающих отстраненность и холодность. И вот наступает золотисто-розовое утро, и мимо караульных, скрывающих под хитонами тонкие панцири и кинжалы, мимо караульных в отдаленном уголке дворца проходит суровый, молчаливый, неулыбчивый Гилл. Гилл, за глаза — Дориец, начальник тайной службы царя Аттики Тезея Эгеида. Молодой, по мнению некоторых старцев, прямо-таки до неприличия. Человек, втайне гордящийся тем, что его служба выгодно отличается от других, где умеют лишь шпионить за сановниками, ловить воров и бить плетьми уличенных в распускании роняющих достоинство властелина побасенок. Задачи своей службы Гилл понимал по-иному: знать обо всем едва ли не до того, как событие совершится. Пусть карают другие — на это есть судьи.
Он прошел мимо часовых, согласно заведенному порядку приветствовавших его лишь почти незаметным склонением головы. Вошел в свою комнату, чистую и скудно обставленную, сел за стол. Бесшумно вошел дежуривший ночью Пандарей. Свиток развернулся с привычным шуршанием.
— Преступлений совершено немного, — сказал Пандарей со всегдашним, переставшим уже удивлять или смешить оттенком гордости — как будто была в этом его заслуга. — В кабаке «Петух и Луна» схвачен Амбарник.
— «Петуха и Луну» давно пора закрыть, грехов на хозяине достаточно, сказал Гилл. — Приготовь документ для суда. Что еще?
— «Гарпии» снова шатались ночью по улицам, словесно нарушая тишину. Ночными дозорами не было принято никаких мер, кроме напоминания о необходимости не нарушать ночной покой афинян.
— Правильно, — сказал Гилл. — Мы не можем арестовывать людей только за то, что они навешивают на грудь изображение гарпии и собираются в кучки послушать известного болтуна. Ох уж мне эти «дети богинь вихря»! Все это пока только слова. Разумеется, если будут поступки… Но ничего не случилось пока.
— Пока…
— Хвала богам, мы не Спарта и не Микены, — сказал Гилл. — Это там рубят головы по одному лишь подозрению. Если удастся доказать, что именно «гарпии» ограбили оружейный склад, с ними поступят по всей строгости. Но пока ты этого не доказал. Что еще?
Обычно за этим вопросом следовало пожатие плечами, означавшее, что все случившееся ночью не выходит за рамки неизбежной рутины, не требующей личного вмешательства Гилла. Но сегодня Пандарей замешкался. Гилл поднял глаза.
— Совершено преступление из тех, что классифицируются как необычные.
Вот это уже было гораздо хуже. Преступление, которое принято считать необычным, как правило, влечет за собой долгие хлопоты, означает клубки неизвестных дотоле интриг и заговоров, с которыми возиться и возиться. Новые сложности, новые подлости, новые противники. И нужно стараться, чтобы не было новых поражений… Чтобы поражений не было вообще.
— Итак?
— По всей видимости, произошло это после полуночи. — Как обычно, читая донесение, Пандарей перешел на невыносимо нудный тон. — На окраине Афин, именуемой жителями Кошачьей Околицей, группа неизвестных лиц неустановленного количества с неизвестными целями совершила нападение на неизвестных прохожих, человека и кентавра, нанеся последним ножевые и иные ранения, преждевременно отправившие их в Тартар. Ночной дозор задержать неизвестных не сумел ввиду их исчезновения в неизвестном направлении за несколько минут до прибытия дозора. Посему было возбуждено дознание согласно пункту…
— Хватит, — сказал Гилл. У него возникли вопросы, но не к Пандарею. Зови сыщиков.
Они возникали из воздуха, честное слово, неуловимо и беззвучно. Коротко кланялись и выстраивались у стены — гении неприметности, церберы и аргусы, знавшие о людях больше, чем те сами о себе знали. Первое время Гилл даже путал их, пока не привык. Имен у них словно бы и не было — вернее, они сами от них отказывались, заменив буквами алфавита.
— Ну, начнем, — сказал Гилл. — Из чего следует, что преступление подпадает под категорию необычных?
— У обоих убитых не взяты деньги, у обоих оставлены драгоценные запястья, и серебряный пояс — у человека, — сказал сыщик Альфа. — Однако рядом с трупами, вернее под телом человека, найдена лямка от сумки, которую, по всей видимости, сорвали у него с плеча. Лямку он сжимал рукой, мы так и не смогли разжать кулак.
— Следовательно, то, что в ней лежало, настолько ценное, что он защищался одной рукой, — сказал Гилл. — Кто они, установлено?
Сыщик Бета беззвучно отделился от стены:
— Пряжки на сандалиях человека, запястья и пояс — микенской работы. Хитон — микенского покроя. Кинжал — микенский. Деньги — микенские, спартанские и аттические. Кентавр: запястье микенской работы, деньги микенские, спартанские и аттические. Делаю вывод: человек явно микенец, прибывший к нам через Спарту. То же с большой степенью вероятности можно сказать и о кентавре: у него не обнаружено монет или вещей, которые позволяли бы думать, что он шел через Микены и Спарту из самой Фессалии.
— Может быть, он приплыл из Фессалии на корабле, — сказал сыщик Эпсилон.
— Кентавры терпеть не могут плавания на корабле, — сказал сыщик Бета.
