Видение Гидры - Эндо Биндер
— Эйнштейн, — рискнул спросить я, — использовал пять?
Вилленборг заметно усмехнулся.
— Только один человек в мире когда-либо использовал пять из десяти возможных частей своего мозга. И это…
— Это ты! — вежливо перебил я и встал с нарочитым безразличием. — У меня назначена встреча…
Я вышел. Почему? Вы бы сделали то же самое, движимые непреодолимым чувством неполноценности в присутствии доктора Алансона Вилленборга. Когда я шёл по коридору, охваченный остатками своей гордости, я сказал себе, что никогда больше его не увижу.
Однако я надеялся ещё раз увидеть Йондру — я даже с надеждой огляделся в поисках неё в роскошной гостиной, но горничная, несомненно, посланная доктором, вежливо проводила меня до входной двери.
Прохладный ночной ветер обдувал моё раскрасневшееся лицо. Я попыталась выбросить Йондру из головы.
Я неизбежно должен был вернуться в тот дом из коричневого камня, стоящий среди небольшой дубовой рощи. Это произошло неделю спустя, и за это время я успел посетить Конференцию врачей Среднего Запада и несколько других, менее официальных собраний медиков в Чикаго. В то же время я по случаю навёл справки о докторе Вилленборге у психиатров.
«Потеря для науки». «Необщительный парень, но гений». «Чем он занимался последние два года после ухода с кафедры?» Таковы были некоторые ответы на мои тревожные вопросы. Видите ли, как молодой хирург с Востока я был совершенно не в курсе дел в области психиатрии. И я пытался забыть Йондру.
Пытался забыть! Я должен был знать, что это так же невозможно, как забыть, что наступил рассвет, или забыть дышать. Когда я посетил их во второй раз, она, казалось, была вне себя от радости, увидев меня, и мы целый час говорили о студенческих буднях, прежде чем я зашёл в кабинет доктора.
— Лэнни, — сказал я, когда она шла со мной по коридору, — немного… ну, изменился.
— Да, — прошептала она, резко остановилась и посмотрела на меня отсутствующим взглядом. Я сразу понял, что она несчастлива. — Изменился! — воскликнула она. — Если бы ты только знал! О, Чарльз, что он делает?
С этими словами она поспешила прочь. Я с мрачным удивлением постучал в дверь кабинета Вилленборга. Войдя, я сразу почувствовал себя маленьким и неполноценным. Алансон сидел за своим столом в форме подковы, обе руки его были заняты, но на этот раз он писал от руки, а не на стенографической машинке. Сзади и слева от его головы диктор монотонно произносил слова, два набора слов, которые казались мне неразборчивыми. Потом я заметил, что он также читает книгу, лежащую перед ним на столе!
— Я знал, что ты вернёшься, Чарли, — сказал он серьёзно, с ноткой насмешки в голосе. — Любопытство всегда сильнее гордости.
— Я… я пришёл, главным образом, чтобы увидеть Йондру, — выпалил я.
— Итак! — он всего на секунду оторвал взгляд от книги. — Ты никогда не был женат, Чарли?
— Я холостяк просто потому, что меня это устраивает!
Слабые слова; тщетная попытка скрыть правду.
Он резко сменил тему.
— Скажи мне, Чарли, что показывает анатомирование человеческого мозга в отношении мыслительных процессов?
— Показывает неравномерное распределение извилин и…
— Достаточно, — прервал меня Алансон. — Проще говоря, малая часть мозга используется эффективно, но большая его часть — нет. Почему бы не задействовать весь мозг целиком?
— Это утомило бы мозг, — предположил я.
— Вон оно как! — фыркнул он. — Суеверие. Мозг — самый сильный орган в человеческом теле.
— Тогда почему так много безумцев? — быстро спросил я.
— Не потому, что мозг перегружен, как думаешь ты и все остальные, а потому, что он используется неправильно. Мозг, натренированный на конструктивное мышление, никогда не выйдет из строя, даже если его нагружать на полную мощность.
— И это то, что ты делаешь?
Он резко кивнул.
— Именно так. Два года назад я оставил кафедру психологии в Университете Среднего Запада, чтобы реализовать этот план прикладного телесиса. Телесис, как ты знаешь — это самосовершенствование. Я начал с того, что приучил себя — или свой мозг — разговаривать с Йондрой и одновременно писать технические статьи. Затем я научился писать левой рукой и, таким образом, добавил третью отдельную операцию. Это был всего лишь шаг к тому, чтобы добавить голос и научиться понимать два слова одновременно. Затем я разработал операцию говорения, объединив все четыре операции. Наконец, на прошлой неделе я добавил возможность читать, что позволяет мне одновременно выполнять в общей сложности шесть операций.
Как ни странно, по мере продвижения добавлять операции становится всё проще. Я рассчитываю достичь своего предела примерно через месяц, а это, вероятно, будет десять различных занятий одновременно!
Я сглотнул.
Достаточно просто сказать, что ты делаешь шесть различных дел, — сказал я, — но ты действительно понимаешь каждое слово, которое произносят два голоса из динамика? Ты пишешь на две разные темы? И понимаешь ли ты то, что читаешь? И всё это во время разговора со мной!
— Конечно!
Внезапно он перестал писать и вырвал два листа из блокнотов, лежавших справа и слева от него. Это были длинные листы бумаги, и, когда он протянул их мне, я увидел, что они исписаны его мелким, чётким почерком. Я взглянул на первый лист. Его слова были чёткими, написанными как по линейке. Текст начинался так:
«На тебе тёмно-синий костюм, галстук в красно-чёрную полоску, рубашка с воротником-стойкой на пуговицах и коричневые ботинки. На правой щеке у тебя порез от бритвы. Это доказывает, что нижеследующее было написано после того, как ты появился здесь, во время нашей беседы. Я перечислю правила геометрии. Во-первых, прямая линия является самой короткой…»
Страница продолжалась, переходя к сложным положениям пространственной геометрии. Выпучив глаза, я прочитал второй лист. Он тоже начинался с доказательства того, что был написан после моего прихода, а затем переходил к перечислению планет Солнечной системы — диаметров, средних расстояний от Солнца, периодов обращения…
Пока я всё ещё таращился на всё это, он сунул мне в руки книгу, которую читал, и продекламировал предыдущую страницу почти слово в слово. Когда он предложил мне сверить записанные на фонографе монологи с его, воспроизведёнными по памяти, я сдался.
— Замечательный подвиг, — попытался я сказать небрежно.
Он слегка улыбнулся и посмотрел на меня так, что я почувствовал, как уменьшаюсь до размеров муравья.
— Ничего примечательного, — пожал он плечами, — в свете того, что я смогу сделать позже!
Я запомнил эти слова, которые он
