За барьером - Антон Геннадьевич Вачекин
– Как твои дела? Я принесла поесть. Ты, наверное, голодный. Не ел, поди, ничего за день?
– И правда, не ел, спасибо. А дела как всегда: ничего нового.
Старику не хотелось давать ложной надежды и вновь ударить лицом в грязь. Когда-то он рассчитал, как перенаправить электричество на экран и в 2 раза снизить энергопотребление, он придумал, как уменьшить плотность экрана и пропустить больше света для растений. Но последние 30 лет выдались тяжелыми. Василий Михайлович знал, что в него уже давно почти никто не верит и за глаза называют «сумасшедшим» и «помешанным». После открытия новой частицы изобретения на людей начали сыпаться, как из рога изобилия.
Учёные уже и позабыли, каково это: поколениями работать над одной теорией, а в итоге какой-то никому неизвестный парень из далёкого, всеми позабытого Конго показывает миру свои работы, противоречащие твоим и полностью уничтожающие десятки лет работы над расчетами.
– Ты, наверное, хочешь знать, почему я ушла?
– Я знаю: вырастить подсолнух на истощённой земле важней, чем найти для него свежий чернозём, – не мог не ёрничать старик.
Алёнушка хотела ответить, но сдержалась, отлично понимая, что споры ни к чему не приведут. Она улыбнулась, обняла дедушку, а затем, оставив еду на столе, заглянула в чайник. Убедившись, что в нём ещё есть вода, совсем тихо проговорила:
– Я зайду завтра после работы, если ты не против, – и, постояв минуту в полной тишине, она выскочила за дверь, провожаемая обиженным взглядом дедушки, самого родного человека, того, кто заменил ей родителей после аварии на электростанции.
Старик еще какое-то время смотрел в пустоту, на то самое место, где только что стояла внучка. Затем, взяв со стола банку с холодным борщом, быстро съел его, пытаясь не замечать застывающий на губах жир.
Было уже поздно, но наука не ждёт, и старый учёный вновь сел за свой рабочий компьютер, уставившись на сотни строк с формулами, перепроверяя их раз за разом и выискивая изъяны в собственных расчётах.
Поспав всего несколько часов, Василий Михайлович проснулся в 7:00. Сначала он сходил в туалет, затем на скорую руку надел повседневный шерстяной классический костюм в тонкую полоску, съел варёное яйцо – одно из тех, что принесла внучка накануне – и наконец-то вновь уселся за работу. На все утренние процедуры ушло не более получаса.
Дни начали проходить незаметно. Бесконечные расчёты и эксперименты стирали воспоминания, превращая будни в единое целое. По вечерам заходила Алёнушка, приносила еды. Иногда в обеденный перерыв заскакивал Зураби. Вновь и вновь поднимал он вечный спор и портил старику настроение. Но, бывало, у них получался просто милый разговор старых коллег. Однако всякий раз, когда гости покидали старика, к нему приходило ощущение, что время, потраченное на них, он мог бы продуктивно использовать в работе.
Со сменой времён года энтузиазм изменился на состояние среднее между принятием и неприятием. Это означало, что он ещё верил в свой успех, знал, что нужный ему ответ где-то близко, но глубоко в душе смирился с тем, что может ничего не получиться, и готовил себя к этому. Всё меньше Василий Михайлович общался с людьми, особенно по работе, что являлось следствием стыда от постигших его неудач. Оправданием служило то, что он сразу обозначил потребность в команде и средствах, и по этой причине всю ответственность перекладывал на Зураби Отаривича и институт, но пока во всеуслышание заявить о провале он был совершенно не готов.
С того момента, как старый учёный остался один в своей унылой комнате прошло уже чуть меньше года, но ничего радикально не изменилось: резиновый мячик всё также продавливал экран не более, чем на несколько миллиметров.
Неудача отвергалась на подсознании, но всё больше в его рабочий день закрадывались развлечения: бывало, Василий Михайлович, закончив пораньше, читал книги или слушал классическую музыку. Он не мог совсем перестать работать, ведь те крохи, вносимые им в исследования, успокаивали его. Он считал, что делает всё возможное, хотя это в корне было не так.
И вот однажды, решившись, старый учёный поднял трубку своего стационарного телефона и набрал номер центрального здания института.
– Ты сам меня пригласил в гости, – с удивлением проговорил Зураби, заходя в комнату, – не ожидал я, если честно. Твой голос звучал взволнованно, неужели у тебя есть успехи?
– Я хотел сделать всё сам, но уперся головой в потолок.
– Без обид, Василий Михайлович, но все уже давно это осознали.
– Ничего вы не осознали! Взгляни сюда, – сказал старик и кинул мяч, который, как и много раз до этого отлетел от экрана, совсем незначительно его растянув. – Как тебе такое, Фома неверующий?
– Эксперимент выглядит интересно, – не выказывая особой заинтересованности, ответил Зураби, – очень интересно, Вы смогли придать барьеру эластичности, в будущем это может для чего-то пригодиться. Но Вы же сами знаете, что нам надо его частично выключить или, что еще лучше – создать в нём фильтр и контролировать, что впускать и что выпускать через него.
– Что Вы говорите?! Мы до этого вообще никак не могли на него воздействовать! – громко, чуть ли не срываясь на крик, проговорил обиженный старик. На его глаза непроизвольно навернулись слезы несправедливости и непонимания.
– Простите меня, Василий Михайлович, мы обязательно возьмем Ваши расчёты и изучим их, но Вы же понимаете, что в Заслоне, в нашем городе, не так много физиков, способных Вам помогать.
– И когда Вы этим займетесь? Это ужасно важно!
– Почти все сейчас работают над переносом частиц в пространстве с сохранением их первоначальных свойств и структур. Этот проект может заменить Ваши наработки: его результат, возможно, поможет нам оказаться с той стороны экрана, – немного помолчав, Зураби чуть тише добавил, – эти исследования дают не столь отличные результаты. Эксперимент проводят не через экран.
– А если провести через экран? – прозвучал хриплый голос уставшего от жизни человека.
– Они перенесли грецкий орех… почти перенесли. Анализы показали, что химический состав тот же, но это был уже совсем не орех – просто однородная масса. Но стоит отметить, что частицы могли просто облететь портативный экран. Пока мы точно не знаем, но там много перспектив и возможностей.
– А без экрана они далеко перемещали
