Голос Вселенной 1993 № 2 - Юрий Дмитриевич Петухов
Он поднял маленькую змеиную головку. И обомлел. Посреди трубы, шагах в тридцати стояли два туриста с железяками в руках.
Гурыня машинально оглянулся. Позади, на таком же примерно расстоянии, стояли еще двое. Как и первые они были в круглых прозрачных шлемах и с тяжелыми двойными пулеметами, которые держали наизготовку.
– Иех, падлы-ы-и-и!!! – неистово взвыл Гурыня на одной ноте. Он понимал, что обречен, что пощады ему не будет, что это конец и не будет вообще ничего: ни складов, ни банды, ни налетов, ни торжества победителя-мстителя… ничего!
Гурыня повалился ничком в пыль и ржавчину, забился в истерике. Он грыз обрубки пальцев и захлебывался густой желтой пеной, вырывавшейся из глотки. Ему очень хотелось жить, просто очень!
– Ну, а с этими уродами чего делать будем? – спросил как-то вяло Злински.
Он отбросил зеленое полотняное покрывало и поморщился. Под тряпкой, пропитанной черной высохшей кровью, лежали рядком пузатый трехногий дегенерат с перекошенным землистым лицом и дырой в горле, невероятно противный карлик с огромной головой и полуметровым костяным носом, на конце которого присох обрывок чьей-то кишки, и еще какое-то невообразимое месиво – передавленное и перерубленное.
– Эту погань – собакам! – брезгливо выдавил Лот Исхак, указывая на месиво. – А из красавчиков выйдут прекрасные чучела для папаши Бархуса.
– Ими интересовалась метрополия, – напомнил Дан Злински.
– Кто не успел, тот опоздал, – отрезал Лот. – Ты думаешь, мы тут торчим на порубежьи – и своего не возьмем? На-ка, выкуси!
Злински не терпел грубости. Но и возразить ничего не мог, он лишь хмурился да морщился, ежился да куксился. Уроды редко вылезали из-под черты, из-за Купола. Их полагалось сдавать в центр. Но сам центр никогда не преследовал ослушников, поглядывал на все сквозь пальцы. Да и кому нужны эти мутанты?! Ни-ко-му! Это первые десятилетия был интерес – что еще выкинет мутация в Подкуполье, какие новые формы жизни создаст, чего учудит в Резервации? Все прямо-таки уснуть не могли не увидав на сон грядущий новенького монстрика, невообразимого уродца… потом приелось, обрыдло, опротивело.
– Детишки будут в восторге! – добавил Лот Исхак. – Ты только погляди. Дан, на протез этого урода – он его, небось, зубами выгрызал из полена, ха-ха! А у коротышки такой рубильник, что каждому захочется подергать…
– Брось!
Злински накинул покрывало на трупы. И пошел к ширме, кашляя, словно внезапно подцепив чахотку.
– Ну чего ты там возишься. Дан! – не вытерпел через минуту Лот. – Чего ты там ковыряешься?! Как с тобой можно работать?!
Он резко развернулся, вместе с тяжелым креслом на тугой телескопической ноге. И разом успокоился, смолк.
Прямо перед ним стоял четырехглазый урод с хоботом, левой клепщей он теребил инфопластырь на груди. Старик Злински лежал на сером пластиковом полу с неестественно вывернутой шеей. На лице у него застыла жалостливая улыбка, правый глаз был прикрыт, левый остекленело смотрел в потолок.
Лот Исхак не почувствовал удара, просто голова разрослась вдруг до размеров комнаты, наполнилась кипятком, а сам он оказался лежащим в углу, под навесной полкой с препарированными уродцами. Сквозь багровую пелену он видел, как медленно поднялась вверх правая клешня четырехглазого… и как она опустилась вниз, урод не счел нужным добивать его.
– Все равно попадешь к Бархусу – одурело прошептал Лот Исхак вслед выходящему из комнаты мутанту.
Тот задержался у самой двери, вернулся к разделочному столу, откинул зеленую тряпку… и сдавленно прохрипел нечто непонятное. Лот Исхак не сразу сообразил, что это ругань, обычная ругань подкуп ольных уродов. Когда он услышал продолжение, более злобное и еще более хриплое, он утвердился в своей догадке.
Мутант набросил тряпку на мертвецов. Подошел к Лоту и с силой трижды пнул его ногой в бок и голову. Четвертый Удар пришелся в подбородок, чуть не свернув его. Лот видел, как дрожала нижняя челюсть у четырехглазого, как тяжело и возбужденно вздрагивали пористые ноздри его морщинистого хобота. Смачный плевок пришелся Лоту прямо в глаза.
– Русская свинья! – прошипел Лот Исхак, пытаясь поднять руку.
Но мутант его не услышал, его уже не было в комнате.
Третью ночь Пак отлеживался в канаве. Днем он спал. Как только начинало темнеть он потихоньку высовывался, выползал, куда-то брел чуть ли не на карачках, боясь каждой тени… и снова утыкался лицом в канаву. Мир Забарьерья, такой светлый и радостный, сверкающий и сказочный, был для него черным миром, миром сумерек и теней, миром страха и боли. Раны заживали медленно. Спасало лишь то, что с едой и питьем не было проблем: пил он прямо из луж, ел зазевавшихся жирных крыс – да я какие это были крысы! одна крыса из Резервации передушила бы всех местных, не крысы, а цыплятки с хвостиками.
Несколько раз мимо с воем и миганием проносились пестрые машины. Может, это его разыскивали. А может, и нет. Хитрый Пак был готов ко всему. Он жалел только об утерянной железяке. И еще об одном – он заблудился, безнадежно заблудился и даже не представлял в какой стороне теперь труба, где Резервация, куда бежать.
На четвертую ночь, часа через три после того, как стемнело, на Пака сверху свалилась какая-то пьянющая баба. Он не успел увернуться и она прямо рукой ухватила его за хобот, придавила, тут же перевернулась, высоко задирая голые ноги в какой-то мелкой и тонкой сетке.
– Ого! – вскрикнула упавшая. И визгливо захохотала. Ей было очень весело.
Она что-то лопотала без передыху, но Пак не мог понять ни единого слова. Он только успевал уворачиваться от ее рук, шаривших по его израненному телу и причинявших боль. Баба хохотала и норовила стащить с Пака комбинезон… Паку это не нравилось. Он с таким трудом натянул его на себя там, за дверью комнаты, где лежало все его и не его тряпье. А эта опять стаскивает! У него совсем не было сил противиться наглющей и безумной бабище. Хотя какая там бабища! Вот дура Мочалкина – это бабища! И Эда Огрызина – бабища! А это – хлипкая туристочка, потрепанная девочка. Такую и не треснешь по сусалам, клешня не подымется. Короче, Пак был в прострации. Он не знал, что надо делать. Ему хотелось одного – бежать. Но вот как раз бежать ему она и не давала. Ей удалось стащить с него наполовину разодранный и ветхий комбинезон. Пак и сам не заметил, как она повалила его на спину, взгромоздилась сверху и принялась елозить, дергаться, сопеть и сдавленно прихохатывать. Ему уже расхотелось бежать. Ему было приятно, он даже помогал ей… вот только
