Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин
Но было не очень понятно, что делать с этими недобитками, которые вроде бы сидят и не барахтаются.
Оставить их в покое — это могло означать любые гадости потом. Нам только что сообщили, как с одного такого «апельсина» позавчера открыли огонь по патрульному крейсеру Земли — бой был нешуточный. А другой «апельсин», уже на наших глазах, взорвали они сами. Покончили с собой. Видно, жить не хотели после гибели планеты, а может, ресурс уже был на нуле — и прислать больше неоткуда. В плен шедми не сдавались из принципа.
Но, с другой стороны, взять их станцию целенькой — редкая радость. Практически никому из наших не удавалось. А вдруг?
— Что будем делать, Антон? — спросил старпом.
Капитан потёр подбородок, не отрывая взгляда от панорамы на мониторах слежения. «Апельсин» плыл молча и мирно, не делая никаких резких движений. Мы могли бы расстрелять его, как мишень. Вправду необычно и на шельм вообще-то не похоже.
— Ладно, — сказал капитан, мотнув головой: принял решение. — Сближаемся помалу. Посмотрим, что он будет делать. У ракет — по местам стоять. Приготовить электромагнитные пушки. Активировать генераторы защитного поля. Слухачам — задействовать все сканирующие системы. Боевая готовность.
«Апельсин» в нашей оптике дрогнул и еле заметно отклонился вправо.
Я почувствовал, как у меня руки трясутся. Но посмотрел на них и ничего не увидел. Такая внутренняя нервная дрожь, от напряжения. Распсиховался некстати, хорошо ещё, что незаметно. Я ещё в самом начале войны просился в военный флот, должен был. Алинка, моя старшая сестра, и её муж Эрик работали на Гедеане, там был наш посёлок терраформеров. Удобный мир для колонизации: магнитное поле, сила тяжести, атмосфера — все подходящее… И ведь подлость-то: был очередной сеанс дальней связи, Алинка с мамой поговорила и проболталась по секрету, что уже на третьем месяце — а буквально сразу после сеанса наши засекли два шедийских ракетоносца. Помощь не успела.
Мама потом всё просила фотки показать, плакала и просила, будто это что-то изменило бы. Мы с отцом те фотки стёрли из нашей личной директории. Не надо было маме это видеть. От посёлка почти ничего не осталось, а уж от тел-то… В общем, я тогда решил, что просто обязан что-то сделать, чтобы не взбеситься от горя и от беспомощной злости. Отец не останавливал.
Но меня призвали только полгода назад, а на боевом корабле я оказался только после долгих тренировок на станции дальней связи — когда всем доказал, что могу работать в глубоком космосе. Это у меня ещё оказался талант — иначе не видать бы мне военного флота, как ушей. Но всё равно меня вместе с пополнением прислали на этот ракетоносец буквально уже перед самой дракой за Шед. Я пока что видел бои только в записи — теперь меня и ужасало, и восхищало, что сейчас может начаться настоящее сражение.
Восхищало моё участие.
Ужасало то, что сам я ни на что не влиял и ни защищаться, ни атаковать не мог. Сиди, ищи канал связи… пока жив. За тебя всё другие решат.
Все эти мысли у меня в голове промелькнули за секунду — и спустя эту самую секунду на пульте передо мной вспыхнул индикатор видеовызова по открытому каналу, стандартному, который с подачи Галактического Союза используют для связи все, кто вышел в космос. Программа «Эхо». Не соединяя, ясно, кто.
Я даже вздрогнул.
— Антон Михайлович! — сказал я, кажется, чересчур эмоционально — то ли радостно, то ли перепуганно до неприличия. — Шельмец просит видеосеанс!
— Дай, — сказал капитан. Первый раз я увидел, как он удивился.
И понятно: невероятная же ситуация.
Я повернул верньер пальцами, которые вдруг стали ужасно неловкими.
Перед нами возникла отличная голограмма. Даже завидно, какая у них была качественная аппаратура: шедми нарисовался так явственно, будто стоял в рубке.
В первый раз в жизни я его так рассматривал. Громадный, в синей униформе с серебряным кантом — ростом со старпома, но шире в плечах и в груди. Я знал, что кровь у них синяя, и думал, что рожи синюшные, обычно на голограммах и фотках так и выглядело, но у этого мордоворот был серовато-бледный, а губы лиловые, как у замёрзшего. Клыки высоко торчали изо рта, будто у кабана-секача, длинные и ослепительно белые. Глазищи поражали: чёрные, совсем чёрные, живая чернота во всю глазную орбиту, влажные и глубокие, в длинных мохнатых ресницах. Прямой немигающий взгляд, но мне показалось, что глаза не злые — скорее усталые и печальные. Короткий нос. Волосы, стального цвета, как тёмная седина, прямые, гладкие и тяжёлые, собраны в два длинных хвоста, хвосты свисают на грудь. Разрешение изображения настолько высокое, что можно разглядеть даже сегментированный панцирь крохотной твари, вросшей в кожу шедми под нижней губой: ножки через тонкий слой кожи чернеют, как сквозь матовое стекло.
Но шедми был, по чести сказать, не особо страшный и даже не особо отвратительный. Это меня слегка удивило: даже в лучшие времена, когда был контакт, они мне казались ого-го какими монстрами. Наверное, дело в том, что у этого какая-то мысль, что ли, читалась на морде. Разум.
Не как в кино.
Не знаю. Это всё подумалось в одну секунду. А шедми неожиданно сказал по-русски, но с сильным жёстким акцентом:
— Говорыт космическая станция «Форпост-8». Антэ Хыро, дэшифровщик. В настоящий момент за пэрсонал и пассажиров отвэчаю я. Прошу нэ открывать огонь. Здесь дэти.
— Что? — вырвалось у капитана.
Мы все смотрели и слушали, как громом поражённые.
— Дэти, — повторил шельмец чётко. — Пят тысяч дэтей. Эвакуированные с Шеда. Сыроты.
Это было так невероятно… Мы ждали чего угодно. Мы ждали угроз, проклятий, сдачи в плен, уничтожения станции, боя, но пять тысяч сирот — это оказалось слишком.
Дети.
Обалдеть.
Капитан дослушал до конца. Щурился. Может, прикидывал, врёт шельмец или говорит правду. Или — к чему это всё может привести.
— Что вы хотите, господин Хыро? — спросил капитан ледяным тоном.
Я понял, что он не верит.
— Я прошу вашей помощи, — сказал шедми. — Младэнцам вредно долго прэбыват в анабиозных камерах. Подросткам тоже нэ полэзно. Это — воэнная станция после нэсколких боёв. Гравитация нэ стабильна. Рэактор фонит. Систэмы жизнеобеспечения нэнадёжны. Прошу вас нэ оставлят дэтей в космосе. Это — послэдние шедми.
— Я понял, господин Хыро, — сказал капитан, и его тон не стал теплее ни на градус. — Я подумаю. Ждите следующего сеанса связи. Вы поняли?
— Я понял, — сказал шедми с совершенно непроницаемой миной. Он так ни разу за разговор и не моргнул,
