Кислородный снег - Мари Розенталь
– Я к тому, что ты, видимо, не видел, где находится наш бункер. Мы на семьдесят пятом шоссе. Мы посреди грёбанной пустоши. Тут, в радиусе как минимум десятков километров не может быть ничего подобного. А если тут кто и проезжал, то он уже давно спёкся в своей машине, как мясо в горшочке. Если бы ты своей головой думал, то понял бы, что мы уже покойники.
– Не говори так, – теперь голос у него дрожал, – если не мы, то к нам придут. Ведь не может же быть, так, чтобы мы совсем одни остались. Мы ещё поживём, вот увидишь.
По его голосу я слышал, что он улыбался. Так же я буквально чувствовал, как он впился в меня взглядом, ожидая моего согласия с ним. Я повернул голову к его кровати, различая очертания его лица в темноте.
– Это не жизнь, это уже даже не существование. Это просто очень долгая смерть.
Я понимал, что выход у всех нас один, вне зависимости от степени решимости продержаться как можно дольше. Несмотря на это, сам я не слишком торопился к этому исходу: я говорил себе, что время настанет, когда смерть будет казаться для меня чем-то вроде освобождения, а не просто неизбежной и пугающей участью. Но на деле мне просто не хватало духу. Мне не хотелось умирать, но и не хотелось так жить. Я был в ужасе от своего положения и одновременно будто бы не чувствовал совсем ничего. Я понимал, что просто не смогу сделать этого сам. И здесь эффект возымело моё упорство и желание заставить чувствовать себя подобным мне образом других жителей нашего бункера.
На следующий, если так можно выразиться, день, после небольшого, но очень "продуктивного" моего диалога с Лэнсом, мы сним были отправлены на поверхность, чтобы приволочь некоторое количество припасов из специально отведённого для них хранилища, которое было отделено от нашего бункера во избежание бессмысленного увеличения площади, а, следовательно, и затрат воздуха в оном. Вообще-то в этом не было потребности, так как в убежище уже имелся первоначальный запас продовольствия, но, так как командование над всеми держал, как и ожидалось, мой отец, то очевидно, что наблюдая мою апатию и практически полную безучастность и бездействие в "жизни" бункера (которой, конечно же, не было) и, понимая, к чему это может привести, он решил дать мне задание, которое, по его мнению, могло повысить степень моей важности в моих же глазах, а так же, возможно, одарить меня неким вдохновением и желанием к существованию. До этого он уже выходил на поверхность вместе с Лэнсом, чтобы непосредственно показать место расположения хранилища, объяснить принцип обращения с герметическим шлюзом на выходе из бункера и защитными костюмами, без которых выход на поверхность невозможен. Мой отец посчитал, что если этот процесс смог увлечь моего сверстника, то, несомненно, то же самое должно было произойти и со мной. Ведь мы, два подростка, примерно по семнадцати лет от роду, изначально задумывались как основная рабочая сила. Несмотря на то, что отец всегда держит всё под контролем, он предпочтёт объяснить кому-то принцип действий и затем контролировать их, чем заниматься этим самому. И, как уже было замечено ранее, ситуация, казалось бы, практически полностью исключающая из себя обыденные уклады жизни, всё ещё не заставила этого человека отказаться от своих принципов. Но дело в том, что оценить действительную результативность своих принципов, особенно в психологическом плане, да и тем более у другого человека, в нашем положении не поможет никакая уверенность в себе.
Я не скажу, что мы много общались с Лэнсом. В конце концов, прошло не так много времени, да и обстановка не успела стать (если бы могла вообще), такой, в которой можно было бы вести какого-то рода непринуждённые разговоры. Но когда мы готовились к выходу на поверхность, когда он помогал мне надеть костюм, он смотрел всё время прямо на меня и, хоть я пытался избегать его взгляда, когда получалось так, что мы сцеплялись глазами, мне казалось, что он смотрит на меня подобно тому, как смотрят на вещь, которой неохотно пытаются найти применение или хотя бы место, чтоб не мешалась. Опять же, я не мог сказать, связано ли это с его характером, который мне так и не удалось постичь, ведь он то вёл себя как ребёнок, при этом проявляя инициативу и самостоятельность, например, при изъявлении желания выйти с моим отцом на поверхность, то мог пролежать целые сутки на своей койке, плача большую часть времени, то как-то неожиданно храбрился и выдавал заявления подобно тому, с чего начался наш "ночной" разговор, или это было связано непосредственно с самим этим разговором. Но я точно знал, что он не мог пройти бесследно. И сейчас всё зависело только от степени трезвости суждений Лэнса: будет ли он продолжать жить с осознанием бессмысленности этого или всё-таки решится что-то предпринять?..
Несмотря на то, что я очень пытался совладать с собой, когда дверь шлюза, ведущая наружу, была открыта, у меня перехватило дух. Я принялся выравнивать своё дыхание, прекрасно понимая, что Лэнс это услышит.
– Да-да, дыши нормально, – раздался его голос в моих наушниках, – и не переживай так. Мы же не в открытый космос выходим, в конце концов.
Несмотря на то, его тон был абсолютно безразличным, эти слова прозвучали для меня довольно дружелюбно, особенно учитывая его давешний взгляд.
Если говорить о внешнем виде нашего бывшего дома, поверхности Земли, то в виду нашего местонахождения, нельзя было сказать, поменялось ли что-то радикально. Так как атмосфера полностью исчезла и теперь ничего не защищало нашу планету от прямых солнечных лучей, температура днём на ней достигала около ста двадцати градусов по Цельсию, а ночью – около того же, только с минусом. И хотя наши защитные костюмы были предусмотрены для температур примерно этого диапазона, оптимальным временем для выхода на поверхность был определён закат – время, когда температура начинает меняться от максимально высокой к низкой.
Хранилище с продовольствием находилось в паре десятков метров от нашего бункера и по размерам не превышало его, оно также было защищено от внешних воздействий. Нам было поручено принести три контейнера провизии, коих должно было хватить минимум недели на полторы, может на две. Мы с Лэнсом определили, что он возьмёт один, а я остальные два, так, чтобы ему легче было управиться с дверьми хранилища и шлюза нашего бункера. Но когда пришло время покидать хранилище, я понял, что Лэнс был совершенно налегке и только когда он принялся закрывать
