Александр Громов - Звездная вахта
Пробудившийся Этьен-Жерар обрушил на меня поток сквернословия. На сей раз я не узнал о себе ничего нового – он давно не менял репертуар. Анжелика молча швырнула мне в голову ботинок. Не был бы я начеку – попала бы. Хорхе, как обычно, ничего не сказал, но посматривал на меня, как мясник на тушу – сейчас расчленить или чуть погодя?
– Вольно, коматозники, – сказал я им. – Айда в Центральный. Празднуем обретение нами адреса во Вселенной. Марта уже спирт разводит.
Пока я им, тупым со сна, объяснял, что к чему, пол тихонько дрогнул – значит, «Запал» стартовал.
«Запал» – последний и главнейший автономный аппарат из целой орбитальной системы. Ее суть – сфокусировать малую толику темной энергии, без дела обретающейся во Вселенной, и с ее помощью исследовать звезду «на просвет». По всем теоретическим моделям, нашему красному гиганту уже давно пора взорваться, а он – ни в какую. Считается, что дозированное воздействие темного излучения никак не повлияет на идущие в звездном ядре процессы.
Даже если облучение предсверхновой невинными дозами сыграет роль «спускового крючка» – уже и этот результат даст многое и полностью оправдает существование станции. Мы же, по идее, должны успеть смыться. Напрасно многие думают, будто звезда взрывается с поспешностью динамитной шашки. На самом деле станция испарится спустя часы, если не сутки после начала процесса. Еще до раздувания оболочки из недр сверхновой хлынет такой ливень нейтрино, что только дурной не всполошится, глядя на приборы, и пройдет не меньше часа, прежде чем диаметр звезды увеличится вдвое. Наш катер всегда «под парами». Сборы – пять минут. Консервация станции никому не нужна – пусть приборы работают, пока не расплавятся, и шлют нам данные, а мы нырнем в Канал не раньше, чем станет по-настоящему жарко.
Вся беда в том, что за последние сто лет ничего такого не случалось, и случится ли в ближайшее тысячелетие – неизвестно. А содержание станции стоит денег, и немалых. Если во всем слушаться теоретиков, вечно уверяющих, что «вот-вот», никакого бюджета не хватит.
В Центральном – точнее, на его периферии, где маленькая тяжесть все-таки есть, – уже все готово для праздника. Столик накрыт, спирт разведен водой и вишневым сиропом. Ну, конечно, восставшим от сна сперва было продемонстрировано фото трех туманных пятнышек и оглашен вердикт Сократа: вот она, Местная группа.
– А далеко мы забрались, – зевнув, высказала мнение Анжи.
– Да как сказать, – пожал плечами Этьен-Жерар. – Кластер в Северной Короне – это ведь по масштабам Вселенной почти рядом. Канал мог вывести нас и подальше.
– Найдется другой – возможно, и выведет, – подал голос Петер.
– Да где он найдется? В Солнечной системе их вроде больше нет, а до звездных полетов нам еще расти и расти…
Тут я предложил немедленно выпить, но был поддержан одной лишь Мартой. Нам с ней все эти разговоры о дурной бесконечности Вселенной, о великой космической пустоте и скромном месте человечества в ней давно опротивели. Мы не философы-космисты и даже не ученые, а просто наемные работники. Выполняем программу, разработанную не нами. Делаем то, что скажут, и получаем за работу жалованье.
Остальные четверо, конечно, тоже. Но у них, в отличие от нас, первая смена на «Вспышке» и всего-навсего третий месяц. Задолго до конца года все эти «детские болезни» пройдут сами собой. Проверено.
Выпить-то мы выпили, торжественно чокнувшись и поощущав какое-то время величие момента. А потом вновь пошло-поехало…
– Что такое человечество? – наскакивал Этьен-Жерар на Хорхе. – Сказано давно и не нами: это инструмент, созданный Вселенной для познания себя. Так? Нет?
Хорхе изо всех сил мотал головой, но Этьен-Жерар не реагировал:
– Мы – инструменты! Так почему же Вселенная допустила нас в одну-единственную точку? Может, вход в Канал в Солнечной системе вообще чистая случайность? Не верю!
– Ну и не верь, – буркнул Петер.
– Если мы инструменты познания, то должны быть там, где интереснее, – подначила Анжи. – Если Канал один, то выходит, что интерес у Вселенной тоже один-единственный – к взрывам старых звезд?
– А почему бы и нет?
– Она еще молодая, – ухмыльнулся я, – поэтому интересы у нее односторонние. Вот подрастет – откроет нам новый Канал. Всего-то через пару миллиардов лет. Жди-пожди.
– Этих Каналов во Вселенной – как грязи!
– Да? Ты их видел?
Выпить по второй и последней нам все же удалось. Петер показал свой коронный номер «Акула глотает медузу» – выплеснул спиртное из своей посуды так, что оно собралось в воздухе в трясущуюся амебоподобную дрянь, небыстро дрейфующую вниз, и поймал ртом.
– Пойду, – произнес он после этого, взглянув на часы. – «Запал» уже сработал. Сейчас данные начнут поступать.
Вот и весь праздник.
Хорхе зевнул и заметил, что, пожалуй, отключится еще часиков на пять. Анжелика маялась, явно раздумывая, не последовать ли и ей сему полезному примеру. Этьен-Жерар открыл было рот, собираясь, как видно, продолжить пустопорожний спор.
Тут-то все и произошло. Без малейшего предупреждения.
Меня швырнуло спиной вперед и впечатало в переборку. Если бы не амортизирующая обивка – наверное, сломал бы спину. И сейчас же бросило обратно. Я не кошка, чтобы падать на лапы, да еще если швыряют без предупреждения. Страха я не испытал – попросту не успел испугаться. Вот удивление было – пусть легкое и неоформившееся. Как так? Почему?!
Этого не должно быть. Собственные двигатели «Вспышки» слабосильны и обычно используются лишь для ориентации станции. Если надо скорректировать орбиту, приходится пользоваться движком пристыкованного катера, но и тот не способен задать столь дикое ускорение. Взрыв? Столкновение с посторонним телом? В таком случае нас бы уже не было в живых – это во-первых. Во-вторых, за свою автоматику и за Сократа я головой ручаюсь. Возможно, мы не сумели бы спастись в случае непредвиденного катаклизма, но уж предупреждены-то были бы наверняка! Вероятность подлинно внезапной катастрофы исчезающе мала.
Повторяю: свое удивление я соотнес с логикой чуть позднее. Пока же мне было не до того. Вокруг меня летали предметы и люди. Откупоренная банка с вишневым сиропом ударилась рядом с моей головой и метко плеснула прямо мне в лицо свое содержимое.
Потом Хорхе угодил головой мне в живот, да с такой силой, что я до сих пор удивляюсь, отчего кишки не полезли у меня из ушей. Мимо нас с противным визгом – вот тебе и сексуальное контральто! – пронеслась Марта, вращаясь в полете, как дикарский бумеранг. Послышался глухой удар мягкого о твердое – кому-то из нас «посчастливилось» угодить в главный пульт…
На какое-то время я отключился, а когда пришел в себя, осознал, что, влекомый тяжестью, сползаю вниз по стенной панели. Тяжесть нарастала неуклонно и быстро. Шутки кончились, теперь за нас взялись всерьез… Кто взялся? Этого я не знал и боялся строить догадки. Казалось, кто-то невероятно огромный и проворный сначала грубо схватил станцию лапами, пошвырял ее немного из одной ладони в другую, а затем начал раскручивать как волчок – и все быстрее, быстрее! Иной причины возрастания тяжести просто не могло быть.
Прерывисто, тревожно и совершенно бесполезно взревывал сигнал опасности – не справляясь с ситуацией сам, Сократ звал на помощь людей. Умник! Мог бы сообразить, если раньше не знал, что человек имеет предел прочности!
Я попытался сдвинуть руку – и не смог. Меня медленно размазывало по полу. Щеки стекали к ушам, дышать становилось труднее – мышцы едва справлялись с непосильной нагрузкой. Кому-то, заброшенному от оси станции дальше, чем я, приходилось еще хуже – я слышал слабые, полные муки стоны и хрип.
А еще я слышал потрескивание и негромкий хруст – каркас станции принял на себя нагрузку. Здесь, где полагается быть совсем малой тяжести, она была сравнительно невелика, но на периферии… Хвала празднику! Если бы я не поднял отдыхающих, все трое были бы раздавлены своим весом.
А впрочем, велика ли удача – пожить лишние полчаса?
Страха я по-прежнему не чувствовал и только желал, чтобы все это поскорее кончилось. Если вращение еще ускорится, станция начнет ломаться, и нам будет уже все равно, сразу ли разлетится она веером обломков или разрушится постепенно, сопротивляясь до конца. Если тяжесть не убьет нас, это сделает вакуум.
Очертания предметов потеряли четкость – хрусталики уже не могли скомпенсировать деформацию глазных яблок. Еще миг – и на меня ринулась чернота.
Сознания я, пожалуй, не потерял. Человек без сознания – бесчувственный манекен, чурка. Он не видит ни яви, ни снов.
Ну а я-то видел. Наверное, галлюцинировал.
Сначала не было ничего, кроме черноты. Потом я увидел… Что бы вы думали? Лицо любимой женщины? Картинки детства? Туннель со светом в конце?
Как бы не так. Я ведь еще не совсем умирал, а из моих слов вы уже поняли, что и не умер. Можете смеяться, но увидел я Вселенную. Всю. Разом.
