Валерий Брусков - Карамболь
— Это коньяк, — объяснил Сотников. — Остатки, которые не горьки, а сладки. Утром всем составом Академии Наук занимались ретроспекцией, и отмечали постфактум. Ещё дрожащими по инерции руками…
— Мировая классика… — понимающе улыбнулся Бородин. — Выпить до того, как что-то начинается, и запить то, чем всё это кончилось…
Академик поднял вверх свою рюмку.
— За Счастливый Случай!
Они чокнулись, выпили и запили.
— Что это было?.. — растерянно спросил Сотников, сгорбившись в своём рабочем кресле. — И было ли вообще?.. Или это был массовый кошмарный сон?.. Честно признаться, я во всём этом пока такой же ни бэ, ни мэ, как и мои коллеги — ни мэ, ни бэ…
— А мои там для исторической наглядности придумали этому делу — и не только с моей точки зрения — хорошее определение, — сказал Бородин, снова запив кислым соком крепчайший коньяк. — Не очень, прямо скажем, гигиеничное, но весьма выразительное в своей точности.
— Порадуй… — оживился Сотников.
— Обделались лёгким испугом…
Академик едко хихикнул.
— Да, на такое способны исключительно мы одни — с нашим великим и могучим… Только наши люди могут даже в гибельных обстоятельствах не потерять спасительного чувства юмора.
Сотников посмотрел в окно, за которым ярко сиял безоблачный солнечный летний день.
— Меньше месяца — от начала и до конца, но какова плотность событий! Такого в сознательной истории человечества ещё не было, и, я надеюсь, больше не повторится!
— Такого, возможно, не случалось даже за всю историю Солнечной системы. Нам с этим повезло, — нарочито гордо сказал Бородин.
— Так что же это всё-таки было?.. Комета сближается с Солнцем, мы все в страхе прижали уши и поджали хвосты, ожидая последствий, но за несколько секунд до минимального сближения этой сумасбродной бомбы с нашим светилом, в неё, злодейку, точнёхонько попадает плотнейший сгусток плазмы, превышающий размерами комету, и на большой скорости вылетевший из солнечных недр за двадцать минут до этого! Комета от такого антирадушия не успевает разогреться до нужных температур для взрыва изнутри, но её опаляет, частично испаряя и расплавляя, и динамическим термоударом сдвигает с опасной для нас траектории… Комета уходит за Солнце, мы просчитываем её новую трассу, и — о чудо! — она не попадает ни в Меркурий, ни в Вернеру, ни даже в Марс! И куда же она попадает теперь? А попадает она в объятия Юпитера, чтобы порадовать его аппетит! Как это называется? Один шанс на триллион? Кому мы будем ставить памятники в благодарность за своё спасение? Теории Вероятности?
— Думаю, сначала никому, а потом везде понаставим его нашему Солнцу… — осторожно намекнул Бородин. — Будущий его культ просто неизбежен…
— Слышал я о вашей сумасшедшей гипотезе, и уже почти согласен с ней. Но это пока информация — не для масс. Мы утешим народ счастливой случайностью, а сами займёмся серьёзными исследованиями теории живого и разумного Солнца, чтобы, пытаясь опровергнуть её, в итоге лишь подтвердить. Если в неё вникать, то всё поразительным образом сходится. Нашему папочке — Солнцу очень сильно не понравилось, что какой-то, непонятный происхождением хмырь, припёрся к нему в дом без спросу и приглашений, и начал угрожать его законным детям. Изменить свою гравитацию оно не могло, но дождалось подходящего момента, и просто дало этому наглому бродяге хорошего пинка своим плазменным плевком! И как мы теперь будем с этим жить?
— Я полагаю, гораздо спокойнее и увереннее, чем прежде, — хитро усмехнулся Бородин. — Теперь мы будем знать, что можно больше фатально не бояться атак всяких там комет и астероидов. Прикроет нас большой, сильный, любящий и заботливый папочка, у которого хорошо получается роль Ангела-хранителя…
— А чего ж он когда-то динозавров не уберёг?..
— Может быть, потому, что Земля тогда находилась в сто пятьдесят раз дальше от Солнца, чем недавно пролетала эта комета, и обезвредить астероид было гораздо труднее. Или теперешние приматы ему симпатичнее, чем когда-то не нравились рептилии…
Страх перед реальным и возможным — это худший советчик и помощник.
