Владимир Колотенко - Прикованные к тени
Не задумываясь!
Я уверен!
Я бы многое дал, чтобы расслышать едва уловимую мольбу, исходящую с их пересохших и едва шевелящихся губ, подернутых тленом вечности, увидеть их стекленеющие глаза с проблесками предсмертной надежды. О чем был бы этот стон, этот блеск? О мгновениях жизни...
Я уверен!
Не задумываясь!
Не зря ведь люди извечно - так старательно и надрывно! - заняты поисками этого чертова эликсира бессмертия. Нет в мире силы, способной утолить жажду жизни... Вот и мы сломя голову бросились в этот омут, в постижение идеи вечной жизни. И что же? Понадобилось довольно много времени, чтобы осознать тщетность любых попыток достичь совершенства. И теперь у меня нет права на молчание. Отчего же мне не поведать и тебе эту историю?
- Слушай, Рест - это что за имя? - спрашивает Лена.
Я рассказываю.
- Мне однажды сказали: «Теперь ты мой крест! Теперь это имя твое», - продолжаю я. - «Крест?». «Ага - Крест. Хочешь коротко - Рест, хочешь мягко и ласково - Рестик...», - я хмыкнул: - «Ладно, Рест так Рест. Рестик - даже мило. Хотя, знаешь...». «А мне нравится: Рест! Как удар хлыста!». «Ладно...».
- А потом?
- И потом...
- Может быть, все-таки Орест? А по паспорту? - спрашивает Елена.
Она, я вижу, не совсем принимает этого моего Ореста и Реста, и даже Рестика. Мне, собственно, все равно. Юля тоже поначалу кривилась. А вот Ане имя нравилось. Она даже... А Тинка - та хохотала:
Орест... рестик...рест...
Ох, тяжел твой крест...
- Хочешь - Орест. Так, я помню, звали одного динозавра, - смеюсь я.
- А по паспорту? - настаивает Лена.
- Назови хоть горшком!..
Вот тогда-то Тина и выхохотала мою судьбу- крест оказался не из легких... Ее слова часто... Кто-то посвятил ей стихи:
«Тинн... Капля упала вверх, ударившись о небоскат.
Тинн... - ты льешься за нас за всех, плевать, что наговорят.
Ты - рыжее пламя гроз, отправленный вдаль конверт.
Слово на перенос, час слёз, немыслимый переверт...
Тинн - слово колоколам, бронзовым песням их.
Тинн - это приносит нам волны плавучий стих...
Твой голос как летний дождь - смоет всю пыль с души.
Мне - чуять руками дрожь. Прямо хоть не дыши.
Гром - голос твоей струны, шум огня - твоя речь.
Мысли из-за тебя вольны в пальцах проворно течь...
В эти мгновенья ты - выше всех, и нет над тобой господ...
Тинн... Капля упала вверх, ударившись о небосвод...».
Очень про нее все, про Тину...
- Как тебе?
Лена только улыбается.
Вот так - тинн... тинн... - по росинке, по капельке она меня и завоевала. Она просто стала моим камертоном: без нее - ни шагу! Карманный Нострадамус на каждый день! Мне не всегда удавалось разгадать ее катрены, но если мозг мой протискивался в их содержание, я просто млел от счастья: надо же! Осилил! И тотчас приходило правильное решение!
- Надо же! - восклицает Лена.
- Да-да, так и было! А настоящее мое имя... сама знаешь! Каждому ясно, что оно означает.
Итак, я рассказываю...
- Все началось, - говорю я, - с какого-то там энтероцита - крохотной клетки какой-то там кишки какого-то там безмозглого головастика... Он даже не успел превратиться в лягушку! Правда, потом из этой самой клеточки и родился крохотный трепетный лягушонок, который прожил всего-ничего... Тем не менее, мы за него ухватились. Как за хвост настоящей Жар-птицы! Мы будто тогда уже были уверены, что этот чертов Армагеддон непременно придет и к нам.
Так и случилось.
И эта гнусная никчемная война...
Прошло каких-то там тридцать лет.
Глава 3
Больше всего меня восхищали лекции Архипова. Многоярусный амфитеатр огромной аудитории, мы, будущие врачи и ученые, в белоснежных халатах. Я выбирал себе место в третьем ряду, открывал конспект... К сожалению, у меня не было с собой магнитофона, чтобы ни одного слова, ни одной интонации не упускать. Я был влюблен в лектора. Первое время меня просто охватило ошеломление: откуда ему знать, как закручена спираль ДНК и какими такими связями поддерживается эта спиралевидная нить? Меня возмущал и тот факт, что если размотать все нити, вытащенные из каждой клеточки моего тела, то ними можно несколько раз обмотать экватор. Как такое представить?! Меня это поражало и занимало всецело. Архипов, то и дело покашливая, прохаживаясь туда-сюда вдоль длинной светло-зеленой доски, все рассказывал и рисовал фантастические сюжеты из жизни клеток и тканей и целых систем, убеждая примерами из повседневности, что все это прекрасно соподчинено и успешно трудится на благо целого организма.
- Представьте себе огромную фабрику по производству...
Я пытался представить и уже ничего не записывал, но то, о чем он говорил, мне запомнилось на всю жизнь.
Иногда он стучал мелком по доске, а когда рисовал схему синтеза белка, использовал все разноцветные мелки, какие только были в упаковке. И весь, с головы до пят, был перепачкан этими мелками. Тогда он был похож на клоуна. Но его ярко-синие - лучистые, с прищуром - глаза были полны ума и серьезности. «Клетка, - говорил он, - это очень умно и серьезно. Она - основа всей жизни, и твоей и твоей» - при этом он мелком тыкал в грудь каждого нерадивого и засыпающего студента и о его нерадивости говорил открыто:
- Иди-ка ты лучше в парикмахеры...
Или:
- Твое зеркальце, милая, не сделает тебя умней.
И всегда попадал в десятку.
Над его непосредственностью и очевидной простотой многие посмеивались, немногие же заглядывали ему в рот. Я заглядывал.
Потом, когда я стал ассистировать Архипову, все его лекции мною были записаны на магнитофонную ленту и даже изданы отдельной книгой. Мне был любопытен ход его мыслей, его яркие образы, стиль изложения сложных вещей простыми словами. Как может прийти в голову, что митоз - это любовник вечности? А мейоз - вечный двигатель рода человеческого?
Архипов не был яростным коммунистом и его коммунизм не был пропитан ни авторитаризмом, ни демократическим централизмом: его коммунизм был щедрым, широким, светлым, открытым... Его коммунизм был просто солнечным. Даря себя всем, Архипов лучился небесным светом. Не побоюсь сказать, что он являлся ярким представителем тех немногих, о которых на заре человечества кто-то умный сказал: «Светя другим, сгораю сам». Да, он горел, как свеча, сгорая... И его коммунизм был коммунизмом Иисуса.
- Экхе-экхе... Лесик, ну-ка расскажи ты им всем о своем «Тироците», а?..
Он все время покашливал.
- Жора, займись-ка ты лучше, экхе, меланоцитами, а, а?! Если тебе удастся сделать чернокожего белым... А?! А?! Они тебя, экхе, озолотят!..
Рассказ об Архипове и том коллективе, куда я попал после студенческой скамьи, заслуживает отдельной книги.
Не без восхищения скажу, что тот варварский мир, на который мы с такой прытью набросились в попытке усовершенствовать его, дал-таки трещину. И те лучшие годы, которые мы отдали поиску путей нестарения, этой ахиллесовой пяте человечества, не пропали даром. А все началось с небольшой перепалки, спора ни о чем - мы любили тогда поспорить. Впрочем, спором это и не назовешь...
Помню совсем ранний весенний вечер. Был уже май, только что отгремела гроза... Мы собрались, чтобы обсудить завтрашний плановый эксперимент. Естественно, нам уже не хотелось сидеть в холодном и сыром подвале, где размещалась лаборатория - полумрак опостылел за зиму, хотелось тепла и света. Листья еще не распустились, лужицы воды на асфальте золотились вечерним солнцем. Мы вышли на улицу, прошли в сквер и устроились на двух скамейках. У меня, по правде говоря, не было никакого желания устраивать диспуты. Так получилось само собой.
- Верно ли я понял, - спросил я тогда Юру, - что тебе удалось вызвать свечение, но ты просто не успел его заснять?
Юра снял очки и невидящими глазами стал рассматривать свои холеные музыкальные пальцы.
- Рест, мы это уже обсуждали. Ошибки здесь быть не может.
Своими ответами Юра нередко ставил меня в тупик. Но отступать было некуда, время поджимало, поэтому я и прилип к нему с расспросами.
- Ты пойми, ты же держишь всех нас...
Этот клеточный феномен, и в самом деле, интересовал нас больше всего на свете.
- Зачем ты меня обвиняешь?
Невольно мы наблюдали за стайкой воробьев, которые, громко чирикая, куражились на мокром асфальте. Юра встал, и тотчас шумно вспорхнули воробьи. Это вызвало всеобщее недовольство. Присутствующие посмотрели на него, затем на меня.
- Знаешь, я думал, - сказал Юра, - что...
- Что нашел?
- Да. Я хотел...
- Убедиться?
- Да. Я не верил своим глазам. Весь фокус в том...
Подошел Шура Баринов и бесцеремонно вторгся в нашу беседу:
- Мы идем?
Он считал все эти разборки пустой тратой времени.
- Да-да, бросьте, - кисло сморщившись всем лицом и, казалось, всем телом, поддакнул Шурику Валерочка Ергинец, - идемте в спортзал.
