Михаил Харитонов - Факап

Малышеву, кстати, несчастный мальчик нравился — по тем же примерно причинам, что и Кира. Во время дежурств при опочивальне Антон играл с мальчиком, научил его паре песенок на слова Цурэна и выписал с базы пару книжек — без слов, с картинками.

Многие любопытные или заинтересованные лица предприняли попытки узнать, где прячется настоящий наследник и существует ли он вообще. Все попытки провалились. Его Величество, видимо, задействовал какие-то совсем секретные ресурсы и возможности. Предупреждая дальнейшее: ребёнка в итоге так и не нашли.

А вот с его отцом получилось интересно.

Первым импульсом Его Величества было — убить человека, прикасавшегося к телу его супруги. Но Пиц Шестой себя знал и первому импульсу следовал только в тех случаях, когда изображал капризного тирана. Это был явно не тот случай. Поэтому король начал со сбора сведений. Выяснилось, что мужчина, избранный королевой Аной Белоликой на роль производителя — мелкий дворянчик, ничего не представляющий из себя внешне. Что называется — ни кожи, ни рожи. Он был отцом четырёх внебрачных детей, от простолюдинок, все — мальчики. В самом этом факте ничего удивительного не было. Удивительно было другое: небогатый дон о своих детях позаботился, положив на имя каждого в банк Святого Ордена довольно существенную сумму — каждый раз до совершеннолетия. Королю такое сочетание практичности и благородства понравилось. К тому же в интуицию своей супруги он верил: эсторские аристократки разбирались в людях. Королева не стала бы — из каких бы то ни было соображений — отдаваться совершенному ничтожеству.

Дальше выяснилось, что дворянчик поддерживает хорошие знакомства с орденскими. Копнув чуть глубже, люди из королевской службы убедились, что человек работает на святош, и двольно давно. И опять же: держался он при этом осторожно, действовал аккуратно, в тёмные дела не лез, ограничиваясь мелкими полезными услугами. Например, передачей денег и бумаг от Ордена к его светским контрагентам. Более интересные предложения — например, поработать наёмным убийцей — он вежливо отводил.

В общем, человечек оказался небезынтересным. Королю захотелось познакомиться с ним поближе. В королевском смысле этих слов.

Дворянчика взяли на встрече с курьером ордена. В Весёлой Башне он держался не то чтобы героически, но разумно: сразу ни в чём не признался, но до калечащих пыток дело не дошло. Сломленным он не выглядел: как сказал работавший с ним дознаватель, он «просто вытерпел разумное количество боли». После чего заговорил. Работу на Орден не отрицал, но настаивал на том, что не совершал ничего противоречащего верности престолу и дворянской чести. На прочие вопросы отвечал столь же честно и подробно. По поводу женщин — признал, что по молодости лет чрезмерно увлекался ими, и даже имел детей, от простолюдинок и одной благородной дамы. Имя дамы он галантно отказался называть — ну то есть назвал его после очередного «разумного количества боли». Оказалась, что это была одна из камеристок покойной королевы.

Оставшаяся часть допроса проводилась в личном присутствии короля. Как утверждал допрашиваемый, он и в самом деле имел отношения с некоей доной, желавшей родить мальчика. Имя и даже внешность доны он, по его словам, не имел счастья знать, так как та скрывала своё лицо под маской. Он подтвердил, что с этой дамой свела его та самая любовница, имевшая от него сына. На дальнейшие расспросы он рассудительно отвечал, что под пыткой он признается в чём угодно, но его признания не будут искренними. Король, видимо, решил, что человечек и вппрямь неглуп. И забрал допрашиваемого к себе. О чём они там беседовали, неизвестно.

Прошло восемь лет. Король так и не женился вторично, обходясь фаворитками в постели и фаворитами при троне. И в конце концов он завёл себе очередного. Вытряхнутого из недр какой-то канцелярии. По имени дон Рэба. Связанного с Его Величеством ну очень особыми отношениями.

Никто никогда не узнал бы об этом. Ни арканарцы, ни земляне. Если бы не ничтожная мышь. Существо настолько мелкое и жалкое, что его и разглядеть-то непросто. Без лица и имени. Имени у него, кажется, вообще не было. Отзывался на кличку, которую можно приблизительно перевести как «недомерок», только на арканарском она была ещё и неприличной.

Он действительно был очень мелким, хилым и, главное, тощим. И гибким. Этим он, собственно, и зарабатывал на хлеб.

И профессия у него была соответствующая — трубочист.

День 163

Вот сегодня я видел прекрасный сон. Даже просыпаться не хотелось.

А снилось мне, что я пилотирую какой-то старый корабль. Судя по пульту — что-то совсем древнее. Но, в общем-то, всё на пульте понятно, проблем никаких.

Сижу я, значит, в здоровенном таком кожаном кресле. Понятно, что на корабле таких кресел не бывает, но это же сон. В руке у меня бокал коньячный, в другой — сигара. Хорошо раскуренная. И ни пса я не боюсь, что системы безопасности вой подымут. Потому что пломба на пульте выдрана, стёкла разбиты, вся безопасность отключена. И я курю. А движок корабельный, судя по цифиркам, уверенно выходит на закритический режим.

Что самое интересное — это меня абсолютно не беспокоит. Меня вообще ничего не беспокоит. Такое настроение, как бывает перед отпуском, когда дела в порядке и всё зашибись. И мысли соответствующие. Одну даже помню — «когда вернусь, первым делом посмотрю, как там на Пандоре».

И тут же — в себя коньячку. Даже вкус помню. «Martell Medaillon V.S.O.P.» Не самый, может быть, крутой коньяк, но он всегда мне нравился. И мне совершенно побарабанно, что на пульте такие бешеные риманы, каких я в жизни не видел. Скрутка — за тысячу двести. А скорость — релятивистская. Ноль восемь, что-ли.

Вообще-то в таких случаях берут нулевую статью. И связь у меня точно есть. Но и это меня не тревожит. Совершенно и абсолютно.

Проснулся я, значит, и думаю: это что, я так себе свободу представляю? Получается, что да. Потому что откуда же иначе такие картинки?

Кстати. Опять же, сидели мы как-то с Левиным, настойки употребляли. И зашла речь о свободе, как её себе люди представляют. Борька тогда хорошо набрался. Не в смысле много, а в буквальном смысле: когда человеку хорошо становится. Ты вроде выпил, настроение повысилось, а голова ясная и тянет поговорить. Ну вот мы и поговорили. И он сказал забавную вещь. В древности, говорит, свобода всё больше ассоциировалась с быстрым перемещением в пространстве. С полётом в атмосфере, например. Или с быстрым бегом по плоскости. Дескать, лечу куда хочу. Вся старая литература на этих образах построена.

А вот сейчас люди пошли другие. У большинства, с которыми Левин работал, образ свободы — это какая-то маленькая комнатка, где можно запереться. Надёжно. Чтобы никто не вошёл. У некоторых в голове целые замки отстроены, с бетонными стенами и всем таким прочим. И пудовыми замками. И вот этот образ комнатки, чтобы не вошли.