Айзек Азимов - Я, робот

— Но это невозможно! Линн, вы меня слышите? Понимаете? Как гуманоиды минуют нашу охрану? Как они соберутся вместе?

— Но они уже собираются. И мы им в этом помогаем. Наши ученые посещали ту сторону, Брекенридж. Они регулярно навещают Их. Вы правильно заметили, что среди них не было только специалистов по роботике. Что ж, десять ученых и сейчас там, а вместо них в Шайенн собираются гуманоиды.

— Нелепое предположение.

— Мне оно кажется разумным, Брекенридж. Но оно не появилось бы, если бы мы не знали, что гуманоиды уже в Америке, и не созвали бы конференцию. Какое совпадение: вы сообщили о гуманоидах, вы предложили проведение конференции, вы предложили повестку, вы готовите шоу, вы точно знаете, какие именно ученые приглашены. Вы уверены, что включены все десять?

— Доктор Линн! — гневно воскликнул Брекенридж. Он сделал шаг вперед.

Линн сказал:

— Не шевелитесь. У меня бластер. Мы подождем, пока эти ученые не соберутся здесь один за другим. И всех просветим Х-лучами. И измерим их радиоактивность. Без проверки ни один из них не встретится с другим, а когда все пятьсот будут проверены, я отдам свой бластер и сдамся вам. Но думаю, мы найдем этих гуманоидов. Садитесь, Брекенридж.

Они оба сели.

Линн сказал:

— Подождем. Когда я устану, меня сменит Ласло. Подождем.

Профессор Мануэль Хименес из буэнос-айресского Института высших исследований взорвался в самолете на высоте в три мили над долиной Амазонки. Простой химический взрыв, но погиб весь самолет.

Доктор Герман Лейбовиц из Массачузетского технологического взорвался в монорельсе, убив двадцать человек и ранив сотню. Аналогичным образом доктор Огюст Марин из Ядерного института Монреаля и семеро остальных погибли на пути в Шайенн.

Ласло, бледный, запинающийся, влетел с новостью о взрывах. Прошло всего два часа, как Линн сидел перед Брекенриджем с бластером в руке.

Ласло сказал:

— Я думал, вы спятили, шеф, но вы оказались правы. Они гуманоиды. Иначе быть не может. — Он с ненавистью посмотрел на Брекенриджа. — Но их предупредили. Он их предупредил, и теперь только он остался. Некого изучать.

— Боже! — воскликнул Линн, торопливо прицелился и выстрелил. Шея Брекенриджа исчезла. Торс упал. Голова покатилась по полу.

Линн простонал:

— Я не понимал. Считал его просто предателем.

Ласло стоял неподвижно, с раскрытым ртом, неспособный произнести звук.

Линн лихорадочно заговорил:

— Конечно, он предупредил их. Но как он мог это сделать сидя передо мной? У него встроенное радио. Понимаете? Брекенридж был в Москве. Настоящий Брекенридж все еще там. Боже, их было одиннадцать.

Ласло смог хрипло спросить:

— А почему он не взорвался?

— Вероятно, тянул время, чтобы убедиться, что остальные получили сообщение и самоуничтожились. Боже, Боже, когда вы сообщили новость и я все понял, мне казалось, я не успею выстрелить. Бог один знает, на сколько секунд я его опередил.

Ласло потрясенно сказал:

— По крайней мере у нас есть один для изучения. — Он наклонился и коснулся пальцами густой жидкости, которая вытекала из безголового тела.

Это была не кровь, а высококачественное машинное масло.

Сторонник сегрегации

Хирург поднял глаза, лицо его ничего не выражало:

— Он готов?

— Готовность — понятие относительное, — сказал медик-инженер. — Мы готовы. Он беспокоен.

— Они всегда нервничают. Это ведь серьезная операция.

— Серьезная или нет, он должен быть благодарен. Его выбрали из огромного количества желающих, и, честно говоря, я не думаю…

— Не стоит об этом говорить, — прервал его хирург. — Не мы принимаем решение.

— Мы его утверждаем. И разве мы обязаны соглашаться?

— Да, — сказал хирург жестко. — Мы соглашаемся. Полностью и от всего сердца. Операция чересчур сложна, чтобы умничать и приниматься за нее с оговорками. Этот человек доказал свою ценность для человечества, и результаты устраивают Совет по выживанию.

— Ладно. — Медику-инженеру не хотелось спорить.

Хирург сказал:

— Пожалуй, я встречусь с ним прямо здесь. Комната маленькая, так что может получиться доверительный и успокаивающий разговор.

— Не поможет. Он нервничает и, похоже, уже принял решение.

— Вот как?

— Да. Он хочет металл, с больными всегда одна и та же история.

Выражение лица хирурга не изменилось. Он внимательно разглядывал свои руки.

— Иногда их можно отговорить.

— Стоит ли беспокоиться? — Тон медика-инженера был безразличным. Он хочет металл — пусть будет металл.

— Тебя это не волнует?

— А чего волноваться? — сказал медик-инженер жестко. — В любом случае это медико-инженерная задача, а я — инженер, значит, могу с ней справиться. Почему я должен делать больше?

Хирург сказал бесстрастно:

— С моей точки зрения, это проблема совместимости тканей.

— Совместимость! Это же не аргумент. Разве пациента волнует совместимость?

— Зато меня волнует.

— Твои мысли никого не интересуют. К тому же они не совпадают с настроением в обществе. Так что у тебя нет шансов.

— И все-таки я попытаюсь. — Хирург жестом пресек дальнейшие возражения инженера. Он вызвал сестру и знал, что она уже у дверей кабинета. Хирург нажал кнопку, створки двойной двери медленно раздвинулись, и в комнате появился пациент в своем инвалидном кресле. Сестра шла рядом.

— Подождите за дверью, сестра, — сказал хирург. — Я позову вас. Он кивнул медику-инженеру, и тот вышел вслед за сестрой. Дверь закрылась.

Человек в кресле обернулся, провожая взглядом уходящих. У него была жилистая шея и заметные морщинки вокруг глаз. Он был гладко выбрит, хирург обратил внимание на маникюр на его пальцах, крепко сжимавших ручки кресла. За этим высокопоставленным пациентом хорошо ухаживали… Тем не менее видно, что он раздражен и готов в любую минуту дать выход своему раздражению.

— Мы начнем сегодня? Хирург кивнул:

__ Сегодня днем, сенатор.

— Как я понимаю, это займет не одну неделю.

— Не операция сама по себе, сенатор. Но есть много дополнительных моментов, которые требуют внимания. Кровообращение, которое надо восстановить и некоторое время поддерживать искусственно, гормональное регулирование — это все непросто.

— Это опасно… — спросил пациент требовательно. Затем, видимо, решив, что между ним и хирургом должны быть добрые отношения, пересилил себя и добавил… — доктор?

Хирург не обратил никакого внимания на оттенки его интонации и ответил спокойно: