Генри Олди - Шутиха. Фантастические произведения

Старуха молчала, не подавая никаких знаков, но пациент сам обратил на нее внимание.

Двинулся навстречу.

Старуха стояла, пациент шел, а доктор, до половины высунувшись из окна, махал рукой охраннику: не вмешивайтесь! В сближении двух человек крылось что-то удивительное, бессмысленное и в то же время грандиозное, как пожар в небоскребе. Так, пожалуй, могли бы сходиться одноименные заряды, обладай они волей и желанием. Так идут к барьеру, сжимая рукоять дуэльного пистолета. Так подымаются на эшафот, навстречу палачу. Пациент морщился, чуть ли не кряхтел от усилия, вынуждая ноги нести тело в нужном направлении; старуха топталась на месте, по всей видимости, едва удерживаясь от бегства. "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда", — невпопад подумал доктор, рискуя вывалиться из окна. Впрочем, второй этаж, внизу цветник, земля мягкая…

Когда два человека сошлись, разделенные вензелями решетки, у доктора заложило уши. Будто в самолете. Он перестал слышать и мог лишь глядеть, как пациент и старуха просто стоят. Казалось: они привыкают быть рядом. Как привыкают к горечи лекарства. К тяжести оружия. Пальцы пациента бессмысленно скребли по бетону фундамента ограды; старуха ежесекундно поправляла шляпку. Вскоре звуки вернулись, убив тишину. Воробьи оглушительно чирикали, кошки орали, и молчали доберманы охраны, усевшись по бокам пациента.

Потом случилось невозможное.

Старуха протянула руку между прутьями и погладила доберманов.

Отвернулась.

Пошла прочь.

Когда доктор спустился вниз и приблизился к ограде, пациент еще стоял там. Доктора поразило его лицо: сосредоточенное, жесткое. Словно у человека в кресле дантиста. И еще: на бетоне четко просматривались глубокие следы пальцев. Как если бы человек сгребал в горсть не бетон, а глину для лепки.

…доктор посмотрел на гумоз в своих пальцах.

Да.

Именно так.

— Скажите, кто научил вас читать? Мама… Мамця ваша, да?

— Чи-тать? Я не знаю, как это: чи-тать.

— Но я сам видел: вы читали книгу. Вот эту. Там нет картинок — значит, вы ее именно читали. Или что вы, по-вашему, делали?

— Я слова нюхал. У каждого слова свой запах. Запахи складываются вместе, получается букет. Красиво. Страшно. Смешно. Грустно. По-разному. Это называется чи-тать? Это вы придумали, доктор? Как Называла придумывает?

— Нет, это не я придумал. Значит, вы нюхаете слова? Складываете запахи вместе и так узнаете, что написано?

— Не складываю. Они сами складываются. А у вас иначе?

— У меня иначе. Писать вы тоже умеете?

— Пи-сать? А-а, делать запахи слов? Чтоб другие нюхали?

— Допустим.

— Конечно! Это все умеют! Даже Старшина, наверное.

— Вот вам бумага и фломастер. Напишите… э-э… сделайте слово с запахом «вода».

— Вы это с другим запахом сказали. Вода не так пахнет. Вот что вы сказали.

— Кофе? Интересно… Значит, я сказал слово «вода» с запахом кофе? Впрочем, в кофе тоже есть вода, так что вы, по большому счету, правы. А ну-ка, сможете написать слово «вода» так, как я его произнесу сейчас? С другим запахом? Слушайте внимательно: «вода».

— Вот…

— "Лимонад"? Да, пожалуй, я действительно имел в виду… Очень интересно! Как вы догадались? Ах, да, конечно же, по запаху. Скажите, а вы способны представить себе слово «вода» со всеми запахами, какие только возможны? Со всеми сразу!

— С вами хорошо играть, доктор. Да, я понял… почуял. Вот.

— "Жидкость"? Остроумно, крайне остроумно… А у себя дома вы читаете? Нюхаете слова?

— Бывает. Если голова болит. Или спать хочется. Дома много мест, где живут слова. Правда, меньше, чем здесь. Иногда они дурно пахнут. Я тогда нос зажимаю и мимо иду. В другие места. В любимые. У вас тоже трудно нюхать. Люди шуршат, мешают. А дома никто не мешает. Улицы пустые. Чистые. Тишина. Запах издалека учуять можно. Еще раньше, чем глазами схватишь. А здесь надо сначала глазами… У нас Называла новые слова делает. Незнакомые. Со странными запахами. Он их временами в букеты собирает. Надо долго нюхать, пока поймешь — что он так назвал. Но Называла хитрый. У его названий запахи — правильные. Странные, но правильные. Я так не умею. И никто не умеет чтоб правильный запах придумать. Один Называла умеет…

Ажурная сталь калитки открылась плавно, с предупредительностью вышколенного лакея, пропуская доктора на территорию пансионата, когда стрелки часов показывали без четверти восемь. Он не любил опаздывать, хотя вполне мог себе это позволить. Слишком раздражала необязательность многих людей; слово «многих» было здесь ключевым. Чересчур многих. Кивнув охраннику, он проследовал по дорожке к главному корпусу. Под ногами похрустывал мелкий гравий, притворяясь первым снегом декабря. Этот звук нравился доктору, рождая в душе умиротворение: зиму, искры сугробов и одиночество до самого горизонта. Парк, образцово-аккуратный и оттого слегка бесчувственный, пустовал, лишь усиливая впечатление, — пациенты ужинали в столовой. Пюре с рыбой. Морс из клюквы. Солнце ворочалось за зданием, чаша спутниковой антенны, подсвеченная закатом, казалась обретенным Граалем; светлая днем, зелень деревьев и газонов сейчас выглядела строгой и молчаливо-торжественной, словно убранство кафедрального собора.

Тишина.

Расслабленный хруст гравия под рифлеными подошвами туфель.

Покой. Безмятежность.

Доктор любил вечера в пансионате. Они были созвучны его состоянию, как доминантсептаккорд в гармоническом ля-миноре. Суета напилась транквилизаторов, спешка дремлет, торопливость скончалась, не оставив наследников. Никто не докучает досужими разговорами, назойливостью вопросов, равнодушием деловых комментариев… Чуть заметно вздохнув, доктор толкнул застекленную дверь. В коридоре за дверью, слева, пост внутренней охраны. Ритуал бессмысленных приветствий. Ничего, это ненадолго. Он привык.

Охранники наперебой поздоровались. Один из них с улыбкой вручил доктору письмо. Лист бумаги в заранее распечатанном конверте. Это просил передать «Омар» с тысячей поклонов в адрес уважаемого визиря. Взяв бумагу, доктор опустил глаза.

— Я откинулся с зоны — и сразу в кабак.У меня есть резоны явиться в кабакНе могу же напиться я в библиотеке?!Вот пропьюсь до кальсон — и покину кабак…

Спасибо, сказал доктор просиявшему охраннику. Сложил письмо вчетверо, спрятал в карман брюк и направился к лестнице на второй этаж, где находился его кабинет. Его крепость. Келья. Башня из слоновой кости. Мимоходом подумалось, что четверостиший «Омара» набралось уже порядком. Хватит на маленькую книжечку. Еще бы найти хорошего художника, способного стилизовать графику соответствующим образом. И издать. Могло бы выйти оригинально: бестселлер года "Пацан Хайям". Подать эту идею родственникам? Мысль оказалась кислой на вкус. Доктор поспешил скомкать ее и брезгливо швырнуть в корзину для мусора.