Георгий Гуревич - Приглашение в зенит (авторский сборник)

Ставши старше, я узнал постепенно, что в жизни так не бывает. Как правило, силы покидают человека постепенно, умственные силы также. Последние годы и месяцы мы обречены влачить растительную жизнь, цепляться за мир коснеющими пальцами, вкладывать все силы в пищеварение и дыхание, воздух втягивать хотя бы. Душно, больно, в голове муть, где там думать о лебединых песнях? Если же смерть приходит в расцвете сил, она не имеет обыкновения предупреждать: выскакивает из‑за угла на четырех колесах, пулей впивается в сердце, валится на голову куском штукатурки… или изнутри нападает: затыкает аорту тромбом… и конец.

Вот такие правила у жизни: сильных увольняют без предупреждения, слабым предупреждение не на пользу.

Знаю редкие исключения: Кибальчич и Галуа. Первый был приговорен к повешению, второй вызван на дуэль. И оба потратили последние часы, чтобы завещать человечеству лучшие из своих мыслей. Но ведь это исключения. Смертную казнь я едва ли заработаю, дуэли вышли из моды.

И вот сейчас я оказался в таком удивительном положении: предстоит дуэль с судьбой. Вывернусь или нет, неведомо. Даже не знаю, кто мой противник. И дан срок — одна неделя.

Что же сообщу я человечеству за эту неделю? Готовой теории, как у Галуа, нет. Были находки — они опубликованы. О параллельных мирах доклад сделан, он был написан предварительно. Добавить подтверждение, описать появление двойника? Получаса хватит.

Завещание сочинять, семейство обеспечивать? И так по закону все достанется жене и сыну. Люди приличные, друг друга любят, не перессорятся из‑за барахла.

Каяться? Нет преступлений на совести. Мелкие глупости были, но зачем же копаться в своем грязном белье?

Оправдываться? Но меня не обвиняет никто.

Хвалиться? Так нечем, собственно говоря.

Последняя, последняя, последняя неделя! В общем, надоедает думать о смерти. То ли будет она, то ли не будет еще? В неизбежный рок я не верю. Предупрежден, буду осторожен, увернусь как‑нибудь. Двойник увернулся же. Через неделю явится, имеет возможность посмотреть на мои (свои собственные) похороны. А если я пропаду где‑то без свидетелей, семья даже не заметит подмены. Или заметит? Куда же он денется тогда, двойник похороненного?

Наверное, отправится в следующий параллельный мир, предупреждать тамошнего Тихомирова. Так и будет скакать из мира в мир. Его спасли, он спасает по справедливости. А жаль. Стоит ли разменивать на одну какую‑то личность великолепную возможность выручать целые народы, предупреждая исторические ошибки в параллельных мирах… к сожалению, только в параллельных. В нашем мире ошибки уже сделаны, не переделаешь.

Удивительная перспектива! Стало быть, и я, если уцелею, могу переиграть историю где‑то, узнать, что было бы, если бы такой‑то герой или народ взял свои слова и дела назад, словно начинающий шахматист, еще не играющий по правилам.

Могу снова и снова взвешивать случайность и закономерность. И обсуждать роль личности. Может ли личность повернуть колесо истории, даже если ее вовремя предупредят… из параллельного мира?

Конечно, для этого нужно бы подобрать личность, облеченную всей полнотой власти, крепко держащую руль в руках.

И какую‑то развилку, на которой история могла бы повернуть и направо, и налево.

В двадцатых годах три советских автора выпустили в свет книгу с лихим названием “Бесцеремонный роман”. Герой ее на машине времени отправляется в 1815 год (не в параллельный мир, а в наш собственный), перехватывает Наполеона на пути к Ватерлоо и сообщает ему о предстоящей промашке исполнительного и бездарного маршала Груши. Преследуя пруссаков, Груши потеряет их, они‑то поспеют на поле битвы, а Груши будет маршировать в стороне, и без него Наполеон окажется в меньшинстве. Надо срочно вернуть блуждающий корпус, навалиться на англичан всеми силами.

Следуя совету, Наполеон выигрывает битву, история идет иным путем. Благодарный Наполеон награждает своего спасителя титулом князя Ватерлоо, тот становится приближенным, советником во всех делах, управляет судьбами мира, вооружив французскую армию пулеметами, танками и газами…

Вот этот второй момент мне не хотелось бы впутывать в историю. Это уже хроноклазм, тема, введенная в литературу Марком Твеном в романе “Янки при дворе короля Артура”: прошлое получает от будущего высокую технику. Меня интересует “если” в чистом виде: если бы в свое время люди поступили иначе. Условимся, что в параллельном мире должно давать только организационные советы, выполнимые для той эпохи: например, вернуть корпус маршала Груши.

Но без новейшей техники, думается, победа Наполеона под Ватерлоо не сыграла бы такой большой роли. Франция была обескровлена еще в походе на Москву; в 1815 году Наполеон подчистил все резервы, кинул в бой новобранцев–подростков. Он пошел ва–банк и, проиграв ставку, проиграл империю. Стало быть, его дела все равно были безнадежны. Даже если бы он разбил англичан под Ватерлоо, даже если бы отогнал пруссаков, за ними в тылу стояла победоносная русская армия, уже побывавшая в Париже. Нет, в данном случае предупреждение не сыграло бы роли. После Москвы поражение Наполеона было закономерным и неизбежным.

Мне нужно подыскать другой пример в истории, где случайность сыграла бы заметную роль.

К тому же какой мне интерес спасать параллельного Наполеона?

Мысленно шарю по годам, перебираю события, даты. Где тут были развилки?

Естественно, прежде всего вспоминаю о своей узкой специальности: середине XVIII века. Сватовство Петра III, подмена наследника. Это было в 1754–м…

А, вот оно! Кажется, нашел то, что нужно. Конец Семилетней войны.

6. РАЗВИЛКА 1761–го

В истории России Семилетняя война не была решающей. Читатель имеет право и забыть о ней. Для забывших напоминаю основное.

Война продолжалась с 1756–го до 1763 года. Воевали Англия и Пруссия против коалиции, в которую входили Австрия, Франция, Россия, Швеция, Саксония и всякая немецкая мелочь. При этом с Россией Англия не воевала, поддерживала отношения, даже торговала. Так что шли как бы две параллельные войны. В одной из них Англия решительно разгромила Францию на море, отобрала у нее Канаду и владения в Индии, утвердилась как колониальная держава с заморскими рынками — и вступила на путь промышленного развития. Франция осталась же без рынков, без территорий для эмиграции, вынуждена была вариться в собственном соку. Французские буржуа и феодалы продолжали жать и жать на собственный народ. И терпение лопнуло. Последовала революция 1789 года, за ней — Наполеон.