Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Угроза с Земли (сборник)

В результате ему удалось добиться двух одинаково отрицательных последствий: естественное стремление ребенка к независимости, подавляемое дома, теперь слепо восставало против любой дисциплины, власти или критики, откуда бы они не исходили, и подсознательно ассоциировались с никогда не подвергаемой сомнению отцовской властностью. Во-вторых, долголетнее подчинение отцу привело к тому, что Дейв усвоил главный общественный порок последнего — право судить с собственных моральных высот поведение других людей.

Когда Дейва арестовали за нарушение основного закона, т. е. за атавистическую склонность к насилию, его папаша умыл руки, заявив, что совершил все возможное, чтобы сделать из сына «настоящего мужчину», и что он лично не заслуживает ни малейшего упрека за то, что сын так плохо воспользовался его заветами.

Слабый стук в дверь заставил их спешно убрать шашечницу. Матушка Джонсон отпирать не торопилась.

— Наши так не стучат, — сказала она, — но и шпики лупят в дверь куда сильнее. Готовься прятаться.

Маккинон встал возле тайника в радиоле, которым пользовался накануне, а Матушка Джонсон пошла на разведку. Он слышал, как она снимает засов верхней двери, потом раздался ее не очень громкий, но зато чрезвычайно взволнованный призыв:

— Дейв! Скорее сюда! Торопись!

Это оказался Линялый, почти потерявший сознание, оставляющий за собой кровавый след.

Матушка Джонсон пыталась поднять его безжизненное тело. Когда подбежал Маккинон, они вдвоем стащили Мейги вниз и положили на длинный стол. Стараясь устроить его поудобнее, они заметили, что его глаза на мгновение приоткрылись.

— Привет, Дейв, — шепнул он, пытаясь вызвать на лице хоть тень былой насмешливой улыбки. — Кто-то побил моего туза козырем…

— А ты помолчи, — оборвала его Матушка Джонсон, а потом, уже тише сказала Дейву: — Бедняга… Дейв, его нужно отнести к доктору.

— …не смог…сделать…нужно… — бормотал Линялый, — …надо…до Ворот… — голос его прервался. Пальцы Матушки Джонсон работали безостановочно, как будто движимые своим собственным разумом. Маленькие ножницы, возникшие из каких-то тайников ее крупной фигуры, резали одежду Мейги, чтобы можно было оценить масштабы несчастья. Критическим взором она спокойно произвела инвентаризацию ущерба.

— Работа не для меня, — постановила она, — но ему надо поспать, прежде чем мы понесем его. Дейв, притащи мне коробочку со шприцем из аптечки в туалете.

— Нет, Матушка! — это был сильный и протестующий голос Мейги, — дай мне «перечную» пилюлю, — продолжал он, — там…

— Но, Линялый…

Он оборвал ее:

— Мне действительно нужен доктор, но как я до него доберусь, если не смогу идти?

— Мы понесем тебя.

— Спасибо, Матушка, — тон его смягчился, — я знаю, что вы это сделаете, но полиция может заинтересоваться таким зрелищем. Дай мне пилюлю.

Дейв пошел за Матушкой в туалетную и, пока она копалась в аптечке, спросил:

— А почему бы не послать за каким-нибудь врачом?

— Есть только один, которому мы доверяем, его люди так и зовут — Врач. Все прочие не стоят того, чтобы потратить на них щепотку отравы.

Когда они вернулись в комнату, Мейги опять был без сознания. Матушка Джонсон хлопала его по щекам до тех пор, пока он не пришел в себя и не начал ругаться. Тогда она дала ему пилюлю. Сильный стимулятор, незаконный отпрыск каменного угля, тут же возымел действие. По всем внешним признакам Мейги выглядел совершенно здоровым. Он сел и нащупал пульс на левой руке своими длинными чуткими пальцами.

— Работает как метроном, — объявил он. — Моторчик вполне способен перенести дорогу.

Он подождал, пока Матушка Джонсон забинтовала его раны стерильными бинтами, а потом начал прощаться. Маккинон взглянул на Матушку. Она кивнула.

— Пойду с тобой, — сказал он Линялому.

— Это еще зачем? Опасность от этого только возрастет.

— Ты не в той форме, чтобы путешествовать одному, со стимулятором или без — все равно.

— Черта с два! Мне же придется за тобой приглядывать.

— Я иду с тобой!

Мейги, пожав плечами, сдался.

Матушка Джонсон вытерла мокрое лицо и расцеловала обоих.

Пока они не выбрались из города, их путешествие напоминало Маккинону кошмарное бегство прошлой ночью. Выбравшись, они двинулись на северо-запад вдоль шоссе, которое вело к подножью холмов. Время от времени им приходилось сходить с него и прятаться от редкого сейчас транспорта. Один раз они чуть было не напоролись на полицейский патрульный автомобиль, оборудованный инфракрасным прожектором и почти невидимый, но Линялый проявил незаурядное чутье, и им удалось спрятаться за низкой стенкой, отделявшей дорогу от поля.

Дейв спросил, как Мейги узнал о приближении патруля. Тот хмыкнул:

— Будь я проклят, если знаю, но думаю, что почую полицейского даже если его запрячут в стаде козлов.

По мере того как ночь близилась к концу, Линялый становился все молчаливее. Его обычно оживленное лицо постарело и покрылось морщинами — эффект прекращения действия наркотика. Дейву казалось, что изменившееся и непривычное выражение лица дает ему возможность глубже проникнуть в характер этого человека, что маска боли и есть истинная сущность Мейги, а вовсе не те сдержанные эмоции, которые он демонстрирует окружающим его людям в обычное время. Уже в десятый раз Дейв задавал себе вопрос, что же сделал Линялый, что суд признал его социально невменяемым? Этот же вопрос он задавал себе каждый раз, когда впервые встречался с кем-нибудь в Ковентри. В большинстве случаев ответ был очевиден. Черты нестабильности их характеров были отчетливы и хорошо различимы. Вот Матушка Джонсон оставалась для него загадкой, пока не объяснила ему все сама. Она, оказывается, отправилась в Ковентри вместе с мужем, теперь уже овдовела, но предпочла остаться тут с друзьями, которых приобрела за это время, в условиях, к которым привыкла, и не желала менять эту жизнь на другую, возможно менее приятную.

Мейги сел на обочину.

— Бессмысленно, малыш, — признался он. — Не могу больше.

— Как это не можешь! Я тебя понесу.

Мейги слабо улыбнулся:

— Нет, я говорю серьезно.

— А далеко ли еще? — не отставал от него Дейв.

— Вероятно мили две-три.

— Держись крепче! — Он взвалил Мейги на закорки и пошел. Первые несколько сот ярдов были относительно легки. Мейги весил фунтов на сорок меньше Маккинона. Однако вскоре тяжесть дополнительного груза начала сказываться. Руки, поддерживающие колени Линялого, занемели. Ребра ныли от груза и его неудачного распределения. Дышать было трудно. Руки Линялого крепко охватывали его шею.